Судьба несправедлива ко всем участникам заговора против императорской семьи. Всегда так было.
— Ты злишься на нее?
Призраки замерли, а Макс широко распахнул глаза, и меня едва не ослепил жемчужный свет его зрачков.
— Нет.
Душа зазеркалья прошлась по его плечам ладонью и обогнула стол под бесшумное движение белого одеяния. По виду оно сильно напоминало молочную пену на дне питчера. Да и передвигалось так же.
Медленно и неохотно.
Преодолев расстояние всего в несколько шагов, душа зазеркалья встала позади меня. Изогнутый ноготь коснулся волос, и она с шумом вдохнула их аромат. Я замерла в ожидании, краем глаза заметив, как задергался в цепях Егор. Он мотал головой, мычал, рвался из оков, но они крепко удерживали его на месте.
— Скажи… чего ты желаешь? — спросила душа зазеркалья едва слышно, и я решила, что мне померещилось.
Потом она повторила вопрос. Снова и снова. Будто подчинялась стрелкам часов, продолжавшим движение в обратную сторону. Невольно у меня проскользнула мысль, что душа зазеркалья так же крепко привязана к этому месту, как Макс и любой зеркальщик. Будто здесь одновременно ее дом и тюрьма.
Я не успела хорошенько обдумать свои предположения, потому что душа зазеркалья вдруг запела. Переливом колокольчиков разнеслась по гостиной красивая колыбельная, а мебель, люди и стены вокруг меня замерцали.
Вдали заплакал ребенок.
Повинуясь инстинкту, я подскочила со стула и бросилась к приветливо распахнутым дверям. Повсюду загорались лампы, громко тикали настенные часы. Позади остались семья Макса, он сам, душа зазеркалья и Егор, а передо мной возникла чудесная детская.
Комната оказалась небольшой. На стенах виднелись шелковые обои, талантливый мастер изрисовал потолок сюжетами из известных русских народных сказок. В одном углу печь катала Ваньку-дурака, а в другом засела царевна-лягушка в ожидании брачной стрелы.
Каждая деталь была продумана до мелочей: никаких тупых или колющих предметов, об которые ребенок мог бы пораниться.
Посреди всего великолепия — кроватка с балдахином. Сквозняк, проникавший в комнату через открытое окно, играл с легкой тканью и нервировал хныкающего младенца. Блестящим серым взглядом он следил за движением подвешенных погремушек, тянул к ним крохотные пальчики и громко плакал.
— Ты чего, малыш? — прошептала я и потянулась к нему.
Мысли не возникло, что он — плод моего воображения. Точнее, на задворках сознания промелькнуло понимание, но я от него сразу отмахнулась и принялась качать надрывающегося малыша.
— Где твоя мама, милый?