Бессердечный принц. Раскол (СИ)

— Ваше преподобие, при всем уважении к церкви и Священному синоду я не подпишу документы на выдачу тела преступника родным до окончания расследования. А если бы и был, то все равно не подписал. Террористам и клятым убийцам не место на русской земле!

Повернув голову, я моргнул, прогоняя противных мушек. От яркого зимнего солнца, что билось лучами в окна, ослепляло. Резкая боль пронзила голову, и я невольно зашатался. Пришлось схватиться за стол одного из гражданских сотрудников, заполнявшего бумаги.

— Ваше превосходительство, все нормально?

Оглянувшись, я уставился в круглое лицо. Слишком знакомое, но черты в памяти смазывались из-за сотрясения. Никак не получалось вспомнить имя или хотя бы фамилию сидящего передо мной рядового. О его звании я догадался по форме и погонам. Только не понял, что в корпусе делал человек из дворцовой стражи.

— Ефрейтор?

— Соболев, ваше превосходительство, — парень поднялся и выпрямился по струнке. Пригладив ежик на голове, он добавил: — Иван Фадеевич. Сюда направлен по личному приказу полковника Дорошкевича Ахмеда Валиевича для помощи в расследовании!

— Это же вас в позапрошлом году объединили с дворцовыми гренадерами?

Иван замешкался на мгновение, затем кивнул.

Я устало покачал головой и потер переносицу, мысленно проклиная того умника, который додумался до подобной реформы. Совместить СЕИВ конвой, гренадеров и дворцовую полицию, чтобы сделать стражников. В итоге мы получили нападение на Зимний дворец и цесаревича прямо в центре столицы и предательство некоторых военных.

Впрочем, последнему я не удивился. Судя по данным с камер и расследованию, многие краснозоривцы в прошлом состояли либо в армии, либо в полиции, либо в личной лейб-гвардии императора. Хорошо обученные, укомплектованные боевые единицы. Среди них маги, вроде Жени или того некроманта, а также обычные люди с нелюдями. Чьи-то имена нам удалось пробить по базам, чьи-то остались пока в тени.

Мы еще не зналисколько ихна самом деле.

— После… смерти старшего унтер-офицера Баранова у нас случилась некоторая перестановка кадров, — осторожно продолжил Соболев.

— Уволили с десяток офицеров помимо тех, что уже отправились на улицу после реформы?

И почему я не удивился? Ожидаемый ведь исход. Сокращение бюджета и прочая экономическая ерунда, транслируемая с телеканалов. Комитет министров и Государственный совет в один голос кричали, что в наше спокойное время ни к чему раздувать армейский резерв. Требовались реформы.

Вот. Дореформировались. Людей не хватало нигде!

— А я вам повторяю, батюшка, что не намерен подписывать документы без разрешения командира!

На шум несколько человек и двое богатырей повернули головы. Бросив Соболеву. Чтобы занимался работой, я поспешил к взбешенному Елизару Сайманову. Его волчья сторона рвалась в бой, лицо приобрело звериные черты, челюсть выдвинулась из-за проступивших клыков.

Причиной такого поведения стал священник и пожилая пара. Мужчина лет шестидесяти с короткими, темными волосами и первой проседью на висках. Прямой нос, очки, опрятная одежда и некоторое одухотворение во взоре намекали на ученого. Хотя сейчас образ слегка угас под хворью из горечи и тоски, что читались в каждом движении. Рядом с ним стояла супруга. Вцепившись в рукав бежевой дубленки мужа, я пряталась покрасневшие глаза и нос за спутанной копной седых волос.

Я вспомнил их, пусть и с трудом. Чисто по фотографиям, что мне приносили ребята вместе с делом Калецкой.

Родители Евгении. Одни из немногих родственников краснозоривцев, кто первым явился сюда без официального вызова на допрос. Нормальная семья интеллигентов: учительница русского языка и профессор телекинетики в университете. Она — человек, он — маг среднего уровня. Даже не боевик.

У таких мам с папами рождались обычные дети. Чуточку талантливее или, наоборот, совершенно бездарные. Росшие в достатке, но нехватке родительского внимания, поскольку те занимались больше карьерой. Однако, глядя сейчас на Калецких, я не понимал их дочь. Как и других ее подельников.

Что толкало их на кривую дорожку? Неужели пропаганда? Умные, подающие надежды молодые ребята становились жертвами чужих амбиций. Бросали семьи, уходили в подобные формирования, чтобы бороться «за свободу». Неужели не видели, что своим выбором они причиняли только боль. Родным, друзьями, людям вокруг.

— Я не уйду, капитан, — козья бородка священника смешно дернулась, но сам он не отступил под напором Сайманова. Вышел вперед, закрывая собой семью Калецких, и вздернул подбородок. — Душа Евгении нуждается в покое.

— Покое?! — выплюнул Елизар. — Да эта тварь в пустоте должна вечность бродить без права на прощение! Наших десять ребят положили! Вы их семьям в глаза посмотрите, батюшка, и скажите про покой души малолетней террористки!

Его когти расцарапали корпус планшета, за моей спиной послышался ропот. Кто-то предложил привести лекаря или боевого мага на случай нападения. Мать Жени тихо заплакала, сжавшись в комочек возле мужа. А тот бессильно дышал, глубоко и порывисто, не в силах что-то сказать в свое оправдание.