Авраам Витштейн вышел в холл императорских апартаментов с покрасневшей от недавнего бритья кожей. На журнальном столике лежала стопка свежей прессы, сверху я заметил утренний номер «Атлантического телеграфа».
Мог бы и не покупать…
— Виконт! — улыбнулся иудей. — Так понимаю, на этот раз вы принесли добрые вести?
Я выложил на стол деформированную пулю десятого калибра, которую выковырял из стены опиумной курильни, и подтвердил:
— Новости даже лучше, чем вы полагаете.
— Что это? — насторожился банкир, разглядывая смятый свинцовый шарик с порванной алюминиевой рубашкой.
— Это пуля, которая поразила Прокруста, — сообщил я. — Это безжалостное чудовище долгие годы считалось неуловимым, но, когда оно погубило Исаака Левинсона и его семью, некий частный сыщик по поручению Банкирского дома Витштейна выследил тварь и отправил в преисподнюю. Господин Витштейн, надеюсь, вы ничего не имеете против этой версии? Именно ее я изложил полиции.
Иудей взял пулю, повертел ее в пальцах, поставил обратно и поджал губы.
— Вас настоятельно просили впредь не ссылаться на наше предприятие…
— Вам больше нравится история, в которой частный сыщик убивает заезжего оборотня, невесть с чего взъевшегося на ваше предприятие?
Банкир обдумал мои слова и махнул рукой:
— Виконт, не обращайте внимания на мое брюзжание, вы все сделали правильно. Из полиции уже звонили касательно совпадения укусов, поэтому я немедленно распоряжусь о выплате вам трех тысяч франков…
— Пяти.
Авраам Витштейн улыбнулся:
— Дорогой Леопольд, если мне не изменяет память, за мертвого убийцу вам было обещано три тысячи франков.
— Господин Витштейн! — в свою очередь расплылся я в улыбке, ничуть не менее фальшивой. — Разве можно сравнивать банального оборотня и самого Прокруста? Весь город гудит, ваше предприятие на слуху…
— Мы не гонимся за известностью!
— Все верно, но посудите сами: кто в здравом уме решится напасть на банк, который нашел управу на самую страшную легенду этого города?
— Не самую страшную, — поправил меня банкир. — Далеко не самую.
— Хорошо — самую страшную легенду последних лет, — согласился я. — Разве вам это не интересно?
— Пять тысяч?
— Пять тысяч.
— И все? Никаких ежемесячных платежей?
— Шантаж глубоко противен моей натуре, — уверил я иудея. — Если вы не оцениваете мои усилия в пять тысяч, что ж, платите три. Оставшиеся две тысячи я компенсирую дешевой известностью, к которой вы не стремитесь. Заявление о том, что убит не Прокруст, а безызвестный выходец из Нового Света, станет сенсацией, уверяю вас! Клиенты ко мне в очередь не выстроятся, зато я расскажу чистую правду, и ничего, кроме правды.
— Но куда приятней для самолюбия войти в историю как убийца Прокруста, не так ли? — усмехнулся Авраам Витштейн.
— Именно поэтому о последующем шантаже с моей стороны не может быть и речи. В случае разоблачения я потеряю несравненно больше вас.
— Вы так нуждаетесь в деньгах?
— Это всего лишь вопрос адекватности оценки моих трудов, — заявил я в ответ, откинулся в кресле и признал: — Ну и дополнительные две тысячи лишними тоже не будут.
Банкир вызвал охранника. Лысоватый и носатый иудей уверенно располовинил пачку стофранковых банкнот, пересчитал их и протянул мне оговоренную сумму. Я внимательнейшим образом следил за его манипуляциями, поэтому проверять верность расчетов не стал, просто сунул стопку купюр в портмоне и поднялся на ноги.
— Приятно было работать с вами, господин Витштейн.
Тот кисло глянул в ответ и уточнил:
— Наше сотрудничество продолжается, не так ли?
— Неофициально, — напомнил я.
— Неофициально, — подтвердил иудей.
Тогда я склонился к нему и тихонько произнес:
— Если эта информация всплывет хоть где-нибудь, я буду все отрицать, но неофициально один налетчик уже мертв. Итого — два из четырех.
Авраам Витштейн смерил меня пронзительным взглядом и спросил:
— Что с ним случилось?
— Неосторожное обращение со взрывчаткой.
— Это все?
— Пока все, — ответил я. — Разрешите откланяться, у меня на сегодня запланировано множество неотложных мероприятий.
— Держите меня в курсе, — попросил банкир, поднимаясь из кресла. — Хорошо?
— Непременно, — пообещал я, пожимая протянутую руку, и спустился на первый этаж. Там задумчиво посмотрел в сторону бара, но, хоть портмоне и опухло от стофранковых банкнот, транжирить деньги не стал и вышел на улицу.
Солнце по-прежнему проглядывало между кудлатыми тучками, от мокрой мостовой поднимался пар. Уходить с площади я не стал, уселся на одну из скамей неподалеку от конной статуи основателя Второй Империи, достал полупустую жестянку с леденцами, закинул один в рот.
Что же такое натворил родной брат императора, если это аукнулось через шестнадцать лет после его смерти?
Шкатулка, руна молнии, сиятельные. Заговор? Возможно, и заговор.
Но наверняка я ничего не знал. Был уверен лишь в одном: чем скорее во всем разберусь, тем лучше. Больше будет шансов остаться в живых.