Авраам Витштейн вышел в холл императорских апартаментов с покрасневшей от недавнего бритья кожей. На журнальном столике лежала стопка свежей прессы, сверху я заметил утренний номер «Атлантического телеграфа».
Мог бы и не покупать…
– Виконт! – улыбнулся иудей. – Так понимаю, на этот раз вы принесли добрые вести?
Я выложил на стол деформированную пулю десятого калибра, которую выковырял из стены опиумной курильни, и подтвердил:
– Новости даже лучше, чем вы полагаете.
– Что это? – насторожился банкир, разглядывая смятый свинцовый шарик с порванной алюминиевой рубашкой.
– Это пуля, которая поразила Прокруста, – сообщил я. – Это безжалостное чудовище долгие годы считалось неуловимым, но, когда оно погубило Исаака Левинсона и его семью, некий частный сыщик по поручению Банкирского дома Витштейна выследил тварь и отправил в преисподнюю. Господин Витштейн, надеюсь, вы ничего не имеете против этой версии? Именно ее я изложил полиции.
Иудей взял пулю, повертел ее в пальцах, поставил обратно и поджал губы.
– Вас настоятельно просили впредь не ссылаться на наше предприятие…
– Вам больше нравится история, в которой частный сыщик убивает заезжего оборотня, невесть с чего взъевшегося на ваше предприятие?
Банкир обдумал мои слова и махнул рукой:
– Виконт, не обращайте внимания на мое брюзжание, вы все сделали правильно. Из полиции уже звонили касательно совпадения укусов, поэтому я немедленно распоряжусь о выплате вам трех тысяч франков…
– Пяти.
Авраам Витштейн улыбнулся:
– Дорогой Леопольд, если мне не изменяет память, за мертвого убийцу вам было обещано три тысячи франков.
– Господин Витштейн! – в свою очередь расплылся я в улыбке, ничуть не менее фальшивой. – Разве можно сравнивать банального оборотня и самого Прокруста? Весь город гудит, ваше предприятие на слуху…
– Мы не гонимся за известностью!
– Все верно, но посудите сами: кто в здравом уме решится напасть на банк, который нашел управу на самую страшную легенду этого города?
– Не самую страшную, – поправил меня банкир. – Далеко не самую.
– Хорошо – самую страшную легенду последних лет, – согласился я. – Разве вам это не интересно?
– Пять тысяч?
– Пять тысяч.
– И все? Никаких ежемесячных платежей?
– Шантаж глубоко противен моей натуре, – уверил я иудея. – Если вы не оцениваете мои усилия в пять тысяч, что ж, платите три. Оставшиеся две тысячи я компенсирую дешевой известностью, к которой вы не стремитесь. Заявление о том, что убит не Прокруст, а безызвестный выходец из Нового Света, станет сенсацией, уверяю вас! Клиенты ко мне в очередь не выстроятся, зато я расскажу чистую правду, и ничего, кроме правды.
– Но куда приятней для самолюбия войти в историю как убийца Прокруста, не так ли? – усмехнулся Авраам Витштейн.
– Именно поэтому о последующем шантаже с моей стороны не может быть и речи. В случае разоблачения я потеряю несравненно больше вас.
– Вы так нуждаетесь в деньгах?
– Это всего лишь вопрос адекватности оценки моих трудов, – заявил я в ответ, откинулся в кресле и признал: – Ну и дополнительные две тысячи лишними тоже не будут.
Банкир вызвал охранника. Лысоватый и носатый иудей уверенно располовинил пачку стофранковых банкнот, пересчитал их и протянул мне оговоренную сумму. Я внимательнейшим образом следил за его манипуляциями, поэтому проверять верность расчетов не стал, просто сунул стопку купюр в портмоне и поднялся на ноги.
– Приятно было работать с вами, господин Витштейн.
Тот кисло глянул в ответ и уточнил:
– Наше сотрудничество продолжается, не так ли?
– Неофициально, – напомнил я.
– Неофициально, – подтвердил иудей.
Тогда я склонился к нему и тихонько произнес:
– Если эта информация всплывет хоть где-нибудь, я буду все отрицать, но неофициально один налетчик уже мертв. Итого – два из четырех.
Авраам Витштейн смерил меня пронзительным взглядом и спросил:
– Что с ним случилось?
– Неосторожное обращение со взрывчаткой.
– Это все?
– Пока все, – ответил я. – Разрешите откланяться, у меня на сегодня запланировано множество неотложных мероприятий.
– Держите меня в курсе, – попросил банкир, поднимаясь из кресла. – Хорошо?
– Непременно, – пообещал я, пожимая протянутую руку, и спустился на первый этаж. Там задумчиво посмотрел в сторону бара, но, хоть портмоне и опухло от стофранковых банкнот, транжирить деньги не стал и вышел на улицу.
Солнце по-прежнему проглядывало между кудлатыми тучками, от мокрой мостовой поднимался пар. Уходить с площади я не стал, уселся на одну из скамей неподалеку от конной статуи основателя Второй Империи, достал полупустую жестянку с леденцами, закинул один в рот.
Что же такое натворил родной брат императора, если это аукнулось через шестнадцать лет после его смерти?
Шкатулка, руна молнии, сиятельные. Заговор? Возможно, и заговор.
Но наверняка я ничего не знал. Был уверен лишь в одном: чем скорее во всем разберусь, тем лучше. Больше будет шансов остаться в живых.