Бессердечная

Черные узкие штаны заправлены в кожаные сапоги, черная куртка перетянута широким ремнем. Были и перчатки – тоже черные, а не белые, как у придворных. В мерцании свечей его кожа отливала янтарем, а глаза были подведены углем, до того густо, что лицо походило на маску. Сначала Кэт показалось, что и волосы у него черные, но она тут же разглядела на его голове шутовской колпак – с тремя рогами и маленькими серебряными бубенчиками на конце каждого рога. Шут сидел так неподвижно, что бубенцы ни разу не звякнули, да и в темноте, когда погасли свечи, Кэтрин не слышала их перезвона.

Когда – как – он туда попал?

Незнакомец повисел молча еще некоторое время, позволяя себя рассмотреть. Обруч медленно вращался. У шута был пронзительный взгляд, и Кэтрин затаила дыхание, когда этот взгляд отыскал ее и задержался на ней. Сузив глаза, шут разглядывал огненно-красное платье.

Кэт поежилась, но вдруг ей захотелось помахать ему рукой. Подтверждая: да-да, она знает, что этот наряд непозволительно красен. Она уже почти подняла руку, но шут отвернулся.

Кэт с облегчением выдохнула и опустила руку.

Обруч совершил полный круг, и уголки губ незнакомца приподнялись в едва заметной улыбке. Он склонил голову. Бубенцы зазвенели.

Толпа, не сводившая с него глаз, тихо вздохнула.

– Дамы. Господа. – Он говорил очень четко. – Ваше славнейшее Величество.

Король привстал на цыпочки, как ребенок в ожидании подарка.

Шут начал раскачиваться. Одно неуловимое движение, и он уже стоит в полный рост. Обруч лениво повернулся еще на пол-оборота. Все молчали, завороженные поскрипыванием привязанной к люстре веревки.

– Чем ворон похож на письменный стол?

Обруч перестал вращаться.

Своим вопросом шут накрыл зал, словно одеялом. Молчание можно было потрогать. Незнакомец вновь смотрел прямо на Кэтрин, и ей казалось, что она различает в его глазах отблеск огня.

Наконец, сообразив, что им загадали загадку, гости начали перешептываться. Приглушенные голоса повторяли вопрос. Чем ворон похож на письменный стол?

Никто не решался ответить.

Когда стало ясно, что никто и не попытается, шут протянул к гостям руку, сжатую в кулак. Те, кто стоял прямо под ним, расступились.

– Нотами. Один может издать несколько нот, за другим ноты пишут.

Он разжал кулак, и целая вьюга исписанных белых листков посыпалась прямо вниз. Толпа дружно ахнула, замахала руками, но листки не долетели до низу. Прямо в воздухе от них отделилась стайка крохотных черных галочек – нотных знаков. Белые листочки, кружась, слетали вниз, превращаясь в конфетти, а ноты вспорхнули к потолку и облепили его. Гости уже совершенно успокоились и шумно восхищались. Некоторые мужчины даже принялись размахивать шляпами, пытаясь наловить побольше листочков.

Кэтрин, радостно смеясь, подняла лицо к потолку. Ей показалось, что она попала в снежную метель – только теплую. Она раскинула руки и стала кружиться. Красная юбка раздувалась, и это ей тоже очень нравилось.

Описав три полных круга, Кэт остановилась и, проведя по волосам, достала конфетти – белый листочек не больше ногтя, с изображенным на ней красным сердечком.

Последние конфетти оседали на пол. Кое-где в зале их набралось по щиколотку.

Шут по-прежнему смотрел на всех сверху, из своего обруча. Во время суматохи он снял трехрогий колпак, выпустив на волю встрепанные вьющиеся волосы (он действительно оказался брюнетом).

– Впрочем, замечу, – сказал он, когда толпа утихомирилась, – ноты частенько бывают фальшивыми.

Бубенцы на колпаке весело тренькнули, и вдруг, откуда ни возьмись, из него вылетела громадная черная птица. Каркая, ворон стал подниматься к потолку. Зрители от неожиданности закричали. Ворон облетел зал, взмахами огромных крыльев поднимая с пола вороха конфетти. Сделав еще круг, птица уселась на обруч над шутом.

Публика восторженно зааплодировала. Ошеломленная Кэтрин почти не замечала, что тоже хлопает в ладоши.

Снова натянув колпак на голову, шут соскочил с обруча и повис на одной руке. У Кэт оборвалось сердце. Обруч висит так высоко, вдруг он упадет? Однако когда шут отпустил руку, оказалось, что к обручу привязан красный бархатный шарф. Шут закачался на нем и стал спускаться, выбрасывая поочередно белые и черные шарфы, связанные между собой. Казалось, они возникают у него прямо из кончиков пальцев. Наконец, он спустился настолько, что смог спрыгнуть в сугроб из бумажных листочков.

Стоило его сапогам коснуться пола, как в зале зажегся свет – свечки передавали пламя по цепочке до тех пор, пока все кругом снова не засверкало.

Зрители вновь принялись хлопать. Шут склонился в поклоне.

А когда выпрямился, в руках у него был берет цвета слоновой кости, украшенный серебряной тесьмой. Шут крутил берет на пальце.

– Прошу меня простить, не потерял ли кто шляпу? – спросил он, перекрывая овации.

После короткого общего замешательства раздался оскорбленный рев.

Посреди зала стоял Джек, запустив руки в свою всклокоченную шевелюру. Поднялся смех, а Кэтрин припомнила слова Мэри-Энн о том, что Джек собирается стянуть колпак у шута.