>>>Пользуясь драгоценной свободной минутой, старик встаскивал на балкон живо вскипяченный самовар, -- с стремительностью, свойственною только обезьянам да сумасшедшим, бегал из лавки в кабак, из кабака в белую харчевню, где отыскивал всевозможные произведения природы и искусства, имевшие сугубо скрасить наш праздник, и наконец, запыхавшись, он садился напротив меня, освещал меня широкой, по всей бороде его сиявшей улыбкой, и говорил:
-- Получай сдачу! Три, брат, гривенничка! Нарочно новеньких выпросил. Пущай, мол, думаю -- он их в клад положит... А ты думал как? Ты, может, думал -- утаит, мол, майоришка мои деньги... Как же! Я з-знаю: ты и сам мне дашь. Хе, хе, хе! Ну, будь здоров! Тебе налить перед чаем-то?..
Затем наша комната наполнялась разновозрастными ребятишками, которые, картавя и взвизгивая от каких-то внезапно приспевших радостей, вскакивали к старику на колени, дергали его за бороду, щелкали его по лысине, воровали приобретенные им произведения природы и искусства и с громким хохотом толковали мне:
-- Балин! Акшан Фаныч! Сто ты сталика не выгонись? Ево все у нас по сеям гоняют... Мамка говорит: он -- дулак, пьяница!.. Ха, ха, ха!
Старик барахтался с детьми, удерживая на своих коленях целую охапку всевозможных шалостей, и в то же время таинственно подмаргивал мне: гляди, дескать, как разбесились! Уйму нет никакого! Смотри -- не спугни только; а то все это веселье живо слетит с них, как птицы с дерев...
В полуотворенную дверь нашего обиталища, смеясь и робея, поглядывали какие-то люди, с которыми я отчасти был уже знаком благодаря рассказам майора и которых, обыкновенно, мой хозяин сурово отгонял от своего дома. Видимо было, что им очень желалось проникнуть в комнату, но из какой-то боязни они не шли внутрь нашего светлого ребячьей радостью чертога, а только почтительно улыбались и нерешительно толклись на одном месте.
-- Што заробел? -- ободрительно крикнул майор какому-то старику, вставившему в дверь свою жидкую, черную с резкой проседью бороду. -- Ай ты не видишь, к какому ты барину пришел? Не тронет, -- будь спокоен!.. Не пьянство тут какое у нас идет, -- Христос с нами!
Ободренный этим приглашением, старик входит к нам и сочувственно спрашивает:
-- Што, уехала ваша кандала-то?.. Запировали?
-- Уехала, брат! -- торжествует майор. -- За сеном укатила, только бубенцы зазвенели... Ха, ха, ха! Пей чай, -- садись!
Посторонний старик, желая показать мне свою серьезность, не имеющую ничего общего с звонкой веселостью набравшихся в комнату ребят, начинает со мной солидный и вместе с тем нежно-ласкающий разговор:
-- Позвольте, сударь, спросить, в каком чине находились?.. Видим --живет у нас барин... Оченно это антиресно...
-- Што ты эту пустяковину-то разводишь? -- укоризненно перебивает майор нескромный вопрос. -- Ты прямо говори: желательно, мол, мне, сударь, водочки у вас пропустить... Вот тебе и сказ весь! А то в каком чине?.. Кушай-кось на доброе здоровье! Не обидит, -- будь спокоен. Сказано уж! в каком ч-чине... Ну-ка перекрестись!..
Дым пошел у нас коромыслом! Ребятишки весело возились, отбивая друг у друга какую-то картинку, найденную ими на столе, -- майор хохотал и подзадоривал их; а посторонний старик, сделавшийся уже непритворно серьезным, то грозно прицыкивал на детей, представляя им всю несообразность их буйственных поступков, проделываемых перед барином, то с манерой, обличающей самого светского человека, указывал перстом на розовый полуштоф и спрашивал меня заплетающим мыслете языком:
-- Ваше высокоблагородие! Можно еще... Будьте без сумления: м-мы не какие-нибудь... Сами во всякое время во всякий час можем ответить хорошему человеку за его угощение... Тоже вот состоял у нас на знакомстве гос-сподин полковник один, из военных... Так это, примером, на плечиках у него золотые палеты лежат... Он мне однажды говорит: др-руг-г!..
-- Пош-шел ты, господний человек! -- прекращает майор эту откровенность, наливая знакомому с полковником человеку полный стакан водки. -- Вот дерни лучше, чем небо-то языком обивать...
-- Это так! -- меланхолически соглашается посторонний старик. Затем он, зажмуривши почему-то глаза, медленно выпивает поднесенный ему стакан, тяжело вздыхает и задумывается о чем-то, должно быть, весьма важном, потому что задумчивость эта разрешается громким ударом по столу и буйственным криком:
-- Майор! Федр Васильев! Ты меня знаешь? Сколько раз учил я тебя? Говор-ри! Отчего ты мне -- здешнему обывателю -- ответа не даешь никакого? Ты кто передо мной? Червь!..
-- Свалился с копыт, -- шабаш! --докончил майор эту речь. -- Надо пойти позвать сына сапожника, чтобы убрал отца. Добер старичок-то очень, только вот забрусит у него ежели -- блажит... Ах, как блажит! Бедовый! Ты не гляди, што он беззубый совсем...