Беспредел

— Идите, — Орлов махнул рукой и вновь начал массировать бугристую голову. — Нам, ребятки, не так важно преступников захватить, как не допустить провокации, стрельбы и трупов. Все повесят на нас. Не просто увольнение, позор, вся жизнь на помойку. Если авторитеты — а я уверен, что исполнителями будут только они, спецслужба-то — вдохновители, должна остаться в белом — знают, где находится группа, мы обязаны опередить их и встать между двумя силами. Надо понимать, потери с нашей стороны неизбежны. Решается судьба каждого из нас, и не в том смысле, останется он жив или умрет. Около тридцати лет назад каждый понимал: рано или поздно, его достанут. Будет подведена черта, как ты прожил эту жизнь, как о тебе станут вспоминать.

— Если авторитеты не знают места нахождения группы, мы имеем серьезные шансы, — заметил Гуров.

Орлов долго молчал, неумело улыбнулся и спросил:

— Лева, даже ты не знал, что я умею говорить красиво?

— Знал, — отрубил Гуров. — Ты не догадываешься, как много я о тебе знаю.

* * *

Николай решил, что посол должен звонить не из Бибирева, а с другого конца Москвы. Они неважно ориентировались в городе и не знали, какие в метро случаются пробки, добирались до Бабушкина черт знает сколько времени.

Посла сопровождали Рощин и Заров — мастера рукопашного боя, Шамиль и Лёха Большой остались с семьей. Рощин пистолет не взял, приказал Юрию Зарову надеть необъятный пиджак Лёхи и очки с простыми стеклами.

— Нас могут разыскивать по приметам, надо прикрыть твою костлявую сутулую фигуру. Рафик, — обратился он к послу, — ты должен понять, мы боремся за свою жизнь и жизнь твоей семьи, будь мужчиной. Если мы в метро потеряем друг друга, встречаемся на площади Революции у фигуры дискоболки. Если захочешь обратиться к милиционеру, значит, такова твоя судьба. Поехали.

Наконец они выбрались на улицу, пошатались между телефонами-автоматами, Абасов вошел в кабину, Рощин закурил, ожидая.

Телефонистка ответила таким ленивым и сонным голосом, словно в посольстве был полный порядок, все дремали над газетами.

— Здравствуйте, говорит Рафик Абасов, — сказал посол.

— Да, слушаю, — телефонистка растерялась.

— Я хочу говорить с послом.

— Он уехал, вы же должны были позвонить в десять.

— Был на приеме у Ельцина, — не сдержался Рафик. Он понимал, что случившееся могут оценивать по-разному. Но жирный ленивый голос телефонистки вывел из себя.

— Где вы находитесь? — подключился мужской голос.

— Один идиотский вопрос ты задал, у тебя осталась минута. Вы говорили с Баку? Правительство собирается платить за нас деньги?

— Вопрос прорабатывается.

— Если мы встретимся, я набью тебе морду, — Рафик положил трубку. Рощин показал ему большой палец и направился к метро. Заров двинулся следом.

Орлов тоже положил трубку, покосился на Гурова.

— Будем ставить на Бибирево. Сыщиков — к выходам из метро. Если кого заметят, не трогать, меня больше других интересует Рус. Он мозг дела, мне следует с ним переговорить.

Засады у метро ничего не дали. Человек” похожий на посла, замечен не был.

* * *

Рядом со зданием почты, из которой была отправлена телеграмма, стояло три палатки, торгующие сникерсами и пылесосами. Котов в парусиновом костюме москвича пенсионного возраста прошелся вдоль палаток, выбрал цветочницу, купил одну гвоздику, подарил продавщице средних лет с лицом человека, с которым жизнь обошлась неласково: женщина явно пила, причем с утра и, надо полагать, до беспамятства.

— Миша, — Котов протянул худую руку. Женщина снимала с розы вялые лепестки, придавая ей товарный вид.

Некогда Котов разрабатывал мошенника, который увлекался цветоводством, и был в курсе дел.

— Если вы назовете свое имя, я расскажу, как лучше сохранить срезанные розы, — Котов улыбнулся.

— Жениться решил? — не поднимая глаз, спросила женщина. — Ну, Клава, на пиво все равно не получишь.

— Клава, кто же в такую пору пиво пьет? — возмутился Котов. — Водой изойдешь, ослабнешь. Если уж пить, то сейчас можно себе позволить маленькую рюмку коньяка.

Роза в руках торговки сломалась, она бросила цветок в ведро.

— Ты смотри, трезвый и без вчерашнего, — Клава утерла широкое лицо несвежим вафельным полотенцем. — Не употребляешь, небось кодировался? Ерунда все это, кто пьет, тот пьет...

— Я могу выпить рюмку, — Григорий оглядел грязный павильон, непривлекательные цветы, пахнущую сивухой Клаву.

— Выгонят меня, торговать я не умею, да и... — она махнула рукой.

Котов купил в соседней палаточке два шкалика и два банана. Вскоре Клава, расслабленная, отдыхала на лежанке, а Гриша занялся уборкой.

Через два часа палатку словно подменили. Григорий выбросил пустую посуду, протер пол влажной тряпкой, надраил стекла до зеркального блеска, увядшие цветы убрал, лучшие приблизил к витрине, взял два ведра, в одно поставил розы, в другое — бордовые и белые пионы и сел торговать рядом с преобразившейся палаткой.

К тому времени Клава протрезвела, умылась, даже причесалась, занялась делом.