Бесполезное путешествие

В этот день, как и всегда, я отправился в «Кафе де Франс», где встретил многих своих знакомых. Мои одногодки стали чиновниками, инженерами, рабочими, а те, кто не работал на государство, служили на пластмассовом производстве — гордости и богатстве Уайонакса. Мы много говорили о прошлом и настоящем и очень мало — о будущем, потому что для большинства людей будущее тесно связано с медленным подъемом по иерархической лестнице и увеличением зарплаты. Поэзия осталась в прошлом, в тех годах, когда мы сражались, уверенные, что должны изменить мир. Годы иллюзий…

Около пяти вечера я распрощался с друзьями и по длинной улице Анатоля Франса пошел к комиссариату, где рассчитывал встретиться с Пьером.

Все полицейские Уайонакса знают меня, а многие из них называют по имени: Мишель. Молодые же здороваются со мной, называя по фамилии: мсье Феррьер.

Когда я вошел в кабинет, Пьер спорил с офицером полиции Оноре Вириа, неприязнь к начальству которого служила постоянной темой для разговоров. Пьер ничуть не изменился, в свои сорок пять он выглядел так же хорошо, как и в двадцать пять, когда его взгляд с поволокой смущал сердца добропорядочных барышень Уайонакса. Все были очень разочарованы, когда он выбрал Каролину Барби, дочь картонажника.

Пьер дружески похлопал меня по плечу.

— Как дела, Мишель?

— Все по-старому.

— Но ты приехал не потому?..

— Увы! Потому…

— Хорошо, что приехал, старина. Мы с Каролиной серьезно займемся тобой. Вы можете идти, Вириа.

— Не стоило уточнять, господин комиссар, — язвительно ответил тот, — я достаточно умен, чтобы понять, когда мое присутствие нежелательно.

— У вас все в порядке, мсье Вириа? — обратился я к нему.

— Нет, мсье Феррьер, не все, но я не думаю, что это может кого-нибудь заинтересовать.

Он вышел, громко хлопнув дверью. Пьер расхохотался.

— Видишь, этот осел Оноре не меняется. Он по-прежнему меня ненавидит!

— Но… почему?

— Уверен, что я занял его место, если бы не я, комиссаром полиции был бы он. Ну, ладно, хватит говорить об этом придурке. Поужинаешь у нас, мы ждем гостей, я позвоню Каролине и скажу, чтобы приготовила еще один прибор.

— Нет, если можно, сегодня я не приду.

— Что?

— У меня началась мигрень, наглотаюсь лекарств и пораньше лягу спать… Не хочу, чтобы приступ случился у тебя…

Он ответил не сразу, но его рука крепче сжала мое плечо.

— Я зайду к тебе завтра утром… Ты остановился в «Отель де ля Репюблик»?

— Конечно.

— Предупреждаю: если завтра днем ты не придешь, мы с Каролиной силой утащим тебя к нам. Так что, если хочешь сохранить свободу, выздоравливай побыстрей, ладно?

Может быть, благодаря теплому приему Пьера, выходя из комиссариата, я почувствовал, что голова болит меньше, и почти уверился, что на сей раз дело обойдется банальной мигренью. Чтобы окончательно в этом убедиться, я решил зайти к одному приятелю, Шарлю Эбрею, он работал на почтамте.

Я снова оказался на улице Анатоля Франса — в этом городе, куда бы ты ни шел, все равно попадешь сюда, — и уже почти дошел до небольшой площади, где расположен почтамт, как увидел идущую впереди меня женщину. Сам не знаю, почему она привлекла мое внимание. Возможно, своим изможденным видом, хотя чемодан в ее правой руке, судя по объему, не был особенно тяжелым. Я пошел за ней, не думая ни о чем, кроме того, что ее отчаяние сближает нас. Девушка вошла в здание почтамта, не обратив на меня никакого внимания, а я, стоя позади, услышал, как она обратилась к служащему в окошке «Корреспонденция до востребования» с вопросом:

— У вас ничего нет для меня?

Наивность вопроса и тон, которым он был задан, заинтриговали служащего, и он поднял голову, чтобы рассмотреть странную клиентку. Тихо, почти нежно, если так можно выразиться в подобном случае, он спросил:

— На какое имя?

— Сесиль Луазен.

— Нет, ничего, мадемуазель… — огорченно ответил парень.

По щекам девушки потекли слезы. Не люблю любовных историй и не верю в них, но плачущие девушки волнуют меня. Я успел заметить, что моей незнакомке не более двадцати пяти лет. В ней была приятная свежесть и что-то очень симпатичное, хотя красивой, по сегодняшним канонам, установленным кинозвездами, ее не назовешь.

Забыв о приятеле, к которому шел, я последовал за ней.

Выйдя на улицу, девушка, поколебавшись, направилась к «Кафе де Франс» и вошла туда. Я устроился за соседним столиком. Она заказала кофе, но даже не прикоснулась к чашке. Я смотрел на нее, позабыв о мигрени, терзавшей виски и затылок, хотел заговорить, но не знал, с чего начать.

— Мадемуазель…

Девушка не шелохнулась.

— Мадемуазель, — уже громче повторил я.

Она вздрогнула и повернула ко мне усталое лицо с припухшими глазами.

— Мадемуазель… Я достаточно несчастен сам, поэтому всегда чувствую, когда несчастны другие… Мне кажется, вы в отчаянии. Со мной тоже такое бывало, и я знаю, как в некоторые моменты жизни необходима дружеская поддержка… Вы позволите сесть за ваш столик? — Не ожидая ответа, я взял чашку и сел напротив нее. — Любовные огорчения, не правда ли?

Она пожала плечами.

Чтобы вызвать ее доверие, я решил сообщить некоторые подробности.