Беспокойство

Беспокойство

ПОВЕСТИ

ПОКУШЕНИЕ

Глава первая

Вид у Венке и на этот раз был суровым. С засученными по локоть рукавами, в расстегнутой сорочке, из-под манишки которой виднелась волосатая грудь, он нервно вертел плеткой и покрикивал:

— Бистро, бистро! Мери, не ленись! — Инструктор физической подготовки всех мальчишек зовет одним именем — Мери. — Пошел, «конь»!

О, этот проклятый «конь»! Вечно он наводил страх на Сергея Шумилова: разбежится, и в этот миг «конь» в его глазах будто вырастает до невероятных размеров…

Все же сегодня преодолел. Мальчишки зааплодировали:

— Брафо! Шумилоф!..

Каждый на своем языке прокричал. Венке, видимо, такая вольность приютников не понравилась. Конечно не понравилась: по правилам «Лесного приюта» на занятиях изъясняются только на английском языке. Венке сейчас пустит в ход свою плетку. Мальчишки притихли, привычно выстроились в один ряд, ожидая наказания. Кованые сапоги Венке по асфальту как клацание затвора: клац, клац, клац. Сигарета в зубах, плетка под мышкой, — значит, пронесло: бить не будет.

— Мери! Вы уже джентльмены! Стыдно нарушать правила. Бистро на конюшню!

Это работа, работа до седьмого пота. Стучат о землю буфера: бух, бух, бух. Головы вниз, спины согнутые — но люди, а какие-то птицы клюют странными носами.

— Шумилоф! Мери, ко мне!

Венке сидел в кормушке, задрав кверху ноги, тянул сигарету.

— Водки хочешь?

Случается и такое: Венке может преподносить воспитанникам сюрпризы.

— Залезай! Мери, бистро!

Из фляги налил в колпачок граммов пятьдесят.

— Пей, пей! На будущее пригодится.

Водка теперь в ходу в приюте, как и спорт.

— Для тебя, Шумилоф, скоро отгремит колокольчик. Стенбек против твоей фамилии уже поставил букву «Р». Соображаешь?

Венке вывалился из кормушки, привинтил колпачок к фляге. Круглая рыжая голова его чуть склонилась.

— Почему ты молчал о брате? Значит, не все рассказал мне о своем прошлом?.. Иди и подумай, что ты еще можешь сообщить.

— Нет у меня брата, есть сестра Анюта.

— Знаю, знаю. Иди… Нет, постой. — Венке приблизился, дохнул запахом водки. — После занятий пойдешь к Стенбеку. И не противоречь! — Он повернулся к ребятам, взмахнул плеткой: — Мери, кончай бистро. На молитву — стройсь! Ну, бистро, бистро!

Сначала умывальная комната, потом пойдут в школьную церквушку и будут молиться за здоровье президента.

Церквушка как шкатулка — тесненькая, стены и потолок окрашены в один цвет — темно-серый, пол из светлых каменных плит, на них лежат согбенные и неподвижные тени молящихся. Проповедь одна и та же — «Боже, храни президента, он дарует нам жизнь». Ритуал длится не более пятнадцати минут.

Венке тут же. Он успел переодеться — сменил полувоенную сорочку и ковбойские брюки на черный костюм, но сапоги те же, с подковками, и, когда Венке переступает, в тиши слышится: клац, клац. Капеллан, сухонький и почти облысевший, вскидывает на него беглый, вкрадчивый взгляд.

Капеллан тянет: «Мир — это скопище насилия и зла… Но есть великая надежда». Надежда, конечно же, это США и их президент. Слушать не интересно, повторяется это каждый день. И мысли у Сергея начинают бунтовать. Бунтуя, они постепенно уносят его в далекое и вечно живущее в нем. Венке уже не Венке. «Сухая груша» капеллан тоже по капеллан…

Синий вечер зашторил окно. Анюта готовит уроки. Хочется дернуть ее за косичку: скучно ему, Сереже, смотреть, как сестренка покусывает губы, то, высунув кончик языка, сидит неподвижно — важно думает. Мама, добрая мама всегда на страже: «Сереженька, не смей! Тише». По взгляду догадывается он о предупреждении матери.

Анюта наконец с шумом кладет учебник в портфель.

— Ура! Анюта, пошли играть…

…С невероятным грохотом открывается дверь. Вошел папа. Что это с ним? Почему он с таким шумом появился? На нем каска, противогаз, гранатная сумка. Стоит прижавшись к двери. Мама в цветастом сарафане зябко повела плечами:

— Коля, что случилось?

— Ничего, просто очередная тревога в отряде.

Мама и папа прошли в кухню. Он, Сережа, за ними. Анюта задержала. Но он услышал: «Это не учения, это война! Береги детей».

И тут грохот, да такой, что посыпались стекла. А папа уже у двери. Потом рванулся к Анюте. Обнял — и к нему, Сереже:

— Слушайся маму!..

Ночь темная, как в погребе, без света. Мама держит за руку, Анюта идет впереди. И вдруг вспышки — громадные столбы огня. Крякает, аж земля качается.

— Анюта!

— Я здесь, мама.

— Дай твою руку, — кинулась мама к Анюте. Тугая горячая волна воздуха сбила с ног и маму и его, Сережу…

Открыл глаза — ни мамы, ни Анюты. Возле стоит в сером пиджаке дяденька. Что-то пролопотал солдатам и наклонился, ощупал руки, ноги, раздвинул веки.

— Корош.

Поднял и в машину посадил…

Венке, не дожидаясь окончания проповеди, зацокал к выходу, спугнул воспоминания. Капеллан протянул:

— А-а-минь.