Беспокойные союзники

— Боюсь, дорогой, наживем мы себе неприятностей с этим спектаклем. — Глиссельранд взяла еще один клубок ярко-желтой шерсти и смешала ее с темно-коричневой, из которой вязала все утро. Бесконечная возня с шерстью была единственным занятием, которое связывало ее с прошлой жизнью и которое она еще не забросила; с течением лет у нее все чаще бывали приступы сожаления о былом, о том давнем времени, когда она сбежала из дому и стала актрисой бродячей труппы.

— По-моему, милая, ты совершенно зря беспокоишься, — откликнулся Фелтерин, прихлебывая из кружки ячменный отвар.

Он просматривал очередную пьесу.

— Ну, ты, наверное, был слишком занят, чтобы прислушиваться к сплетням, а между прочим, в этом ужасном городе только и говорят теперь, что о грядущей свадьбе принца Китти-Кэта и Бейсы! — Голос Глиссельранд звучал немного пронзительнее, чем это нравилось Фелтерину. — Тебе разве не приходило в голову, что пьеса, которую попросил нас сыграть Молин Факельщик, может быть воспринята как политическое заявление?

— С какой стати? — рассеянно спросил Фелтерин. Он лишь краем уха слышал, что она говорит.

— Ну, во-первых, в ней изображен крайне неудачный династический брак, — сказала Глиссельранд. — А во-вторых, там есть совершенно замечательная сцена — Верховный жрец вынуждает короля подчиниться своей воле. Надо полагать, она была написана в такие времена, когда некий король явно попытался превысить свои полномочия и некий маг, собственно и написавший эту пьесу, счел необходимым изобразить этого монарха преклонившим колена перед мудростью служителей храма.

— Ну, хорошо… — Фелтерин оторвал наконец взгляд от старинного пергамента, на котором был написан текст пьесы. Его голубые глаза уставились на Глиссельранд; и, как всегда, он не мог не восхититься ее красотой — просто удивительно, что она продолжает оставаться такой красавицей… Вежливому кавалеру и вспоминать не следует, сколько ей в действительности лет. По меньшей мере пятьдесят! — Но какое отношение все это имеет к тебе, дорогая, и ко мне?

— Фелтерин, милый мой, — Глиссельранд говорила с ним терпеливым тоном, словно с ребенком, — ты же сам прекрасно знаешь, как эти пьесы воздействуют на людские умы! Тебе разве не приходило в голову, что Молин, возможно, попытается использовать нас, чтобы получить власть над принцем?

— Дорогая, я согласен, что драматургия, безусловно, имеет самое непосредственное отношение к магии. Но влияние различных пьес совершенно непредсказуемо, и Молин, будучи жрецом, прекрасно понимает, что ни один из наших спектаклей не может обеспечить ему именно того конкретного результата, которого он добивается. Изменения, которые происходят в сознании людей, когда они смотрят наши представления, столь незначительны, что скорее всего никаких ощутимых результатов и вовсе не принесут. Молин видел эти спектакли в Рэнке. И, конечно же, понимает — я в этом уверен! — что подобным образом их использовать нельзя… А тебе не следует плохо думать о таком замечательном человеке, который столь любезно предложил нам организовать здесь театр и пригласил совершенно очаровательного художника, этого Лало, который нарисует нам декорации. И главное, позаботился, чтобы нас хорошо разместили и сытно кормили, пока мы не устроимся в Санктуарии как следует.

— Возможно, ты и прав, — промолвила Глиссельранд, помолчав минуту. — И все-таки ты меня удивляешь своим простодушием! Мы столько лет вместе, а ты по-прежнему невинен, точно дитя! Интересно, как тебе это удается…

Это замечание повергло Фелтерина в полнейшее недоумение, и он счел за лучшее вернуться к заучиванию текста; вполне нормальная реакция, ибо слова жены, ведущей актрисы театра, были совершенно недоступны его пониманию. Через минуту он был уже полностью поглощен той ужасной сценой, в которой король обнаруживает, что его молодая жена влюблена в своего пасынка, сына короля от предыдущего брака. Фелтерин жестом отчаяния схватился за свои пышные белоснежные волосы, невольно начиная репетировать и совершенно не замечая ласковой и снисходительной улыбки Глиссельранд, которая с нежностью во взоре наблюдала за ним.

Труппа в последние дни растеряла большую часть своего реквизита, поспешно покинув Рэнке, а так как в пьесе «Власть королей» действовали, естественно, сплошь лица королевской крови, то Фелтерину надлежало восполнить недостаток корон, скипетров и иных регалий высшей власти. С этой целью он отправился на рынок Санктуария, взяв с собой Снегелринга, которому предстояло играть в спектакле роль королевского сына Карела (роли королей Фелтерин всегда оставлял себе, а роли более юных и романтических персонажей отдавал тем, кто помоложе), и Лемпчина, совсем еще мальчишку, который в труппе выполнял обязанности прислуги. Им нужен был кузнец, но такой, который обладает хоть каким-то чувством стиля и навыком тонкой работы — ведь изваять корону или скипетр совсем не то, что клепать обручи для бочек или ковать подковы.