Значит, вещи собраны. Осталось только найти тетрадку с плетениями. Кажется, я оставил ее в кабинете. Именно за ней я пошел в правое крыло.
Я сел в кресло, открыл ящик стола. Достал тетрадку и хотел было выйти, как заметил край черной обложки, торчавшей из-под стопки сложенных книг. Это еще что такое? Еще один блокнот с плетениями?
Я вынул старые книги с потрепанными корешками, извлек тетрадь. И собрался было открыть ее, как из коридора послышался приглушенный голос дворецкого:
— Мастер, пора.
Черт, а ведь точно. Я покосился на хронометр: через час, мне уже нужно быть в академии.
Потому я схватил оба блокнота и вышел из кабинета.
Матвей ждал меня в гостиной.
— Давайте присядем на дорожку, князь, — торопливо произнес он. — Традиция есть традиция.
Я пожал плечами и опустился на край рюкзака. Минуту мы молчали, а затем, Матвей произнес:
— Пора.
Машина уже была припаркована у крыльца. А Марк, который стоял уоткрытой пассажирской двери, торопливо листал что-то на экране телефона.
Рюкзак уместился в багажник. Я же остановился у двери:
— Ну, до встречи, старый лис, — хитро прищурившись, произнес я на прощание. А затем, обнял замешкавшегося дворецкого. Будто старого друга. И сел в машину. Марк закрыл дверь, занял водительское сиденье, вручную вбивая маршрут. Ворота открылись, и авто вывернуло на шоссе. И в зеркало заднего вида я заметил стоявшего у ворот Матвея, который смотрел нам вслед. Выглядел он как-то потерянно.
— Что будет с дворецким, если хозяин погибнет и не останется наследников семьи? — спросил я у своего дружинника.
Тот бросил на меня мрачный взгляд и ответил:
— Все слуги окажутся на улице. Кто-то сможет устроиться на новом месте, если хозяин погиб не по их вине. Но… — он замолк.
— Но это будет сложно, — понял я.
— Ваш отец распорядился о содержании для Матвея, — неожиданно успокоил меня водитель. — Он не просто тот, кто открывает двери. Ваш дворецкий долгое время был секретарем Святогорова.
От этой новости мне стало легче на душе.
Пробки никуда не делись, и к главному корпусу Академии мы прибыли за минуту до окончания отпущенного времени. У парковки уже стоял автобус, на боку которого красовался знак Синода. А рядом с открытыми дверьми топтались Муромцева и Микулин:
— Святогоров, быстрее, — заметив меня, крикнул парень и помахал мне рукой. — Отправление вот-вот.
Марк уже вытащил рюкзак и с трудом засунул его в багажный отсек автобуса.
— Ну ты и горазд собираться, — усмехнулся Василий, когда я подошел к дверям. — Чуть не опоздал.
— Пробки, — коротко ответил я.
— Не хочу влезать в вашу беседу, но мы отправляемся, — послышалось из салона.
Мы обернулись. У входа стоял тот самый преподаватель, который должен был вести введение в предмет.
— Ладно, давайте в салон, — оборвала нас Муромцева, и мы торопливо взбежали по ступенькам. А через секунду, двери закрылись.
Виктория заняла мне место, и я довольно плюхнулся в мягкое кресло рядом с ней. От девушки пахло вином и ванилью. Она подмигнула мне и протянула пластинку жевательной резинки.
— Надеюсь, это не намек, что у меня изо рта пахнет?
— Мне с тобой не целоваться, — хитро хмыкнула девушка и облизнулась.
Автобус, заурчал двигателем, тронулся с места.
— Сколько нам ехать? — послышался с одного из сидений недовольный девичий голос. — Меня укачивает в таком плебейском транспорте.
— А княжна Королева никак не уймется, — шепнула Виктория мне на ухо.
— К сожалению, княжна, пару часов вам придется потерпеть, — холодно ответил наставник.
— Пару часов?!?!? — взвизгнула девушка. — Да я буду жаловаться отцу!
Но наш провожатый не отреагировал. Он уселся в переднее кресло, рядом с водителем, и равнодушно уставился на дорогу через большое лобовое стекло.
— А транспорт — то и правда старый, — отметил я.
— Зато быстрый, — вклинился в разговор Микулин, который сидел позади нас.
— Надеюсь, — ответил я и откинулся на спинку кресла. Покосился в окно. И зевнул. Прикрыл веки и провалился в глубокий сон.
— Эй, просыпайся.
Я открыл глаза, осмотрелся по сторонам.
Автобус стоял у крыльца старого особняка. И судя по всему, к нашему приезду подготовились. Дорожки были усыпаны чистым песком. Свежая краска на крыльце еще не высохла. Я вышел из автобуса, подхватил рюкзак. Взглянул на таинственный восьмой учебный корпус.
Это было крепкое здание в три этажа, со светлой черепицей и белым рамами больших окон. Серый камень стен покрывала влажная побелка и из-под нее проглядывали надписи краской, среди которых хоть и с трудом, но можно было рассмотреть даты и имена. Видимо традиции вынуждали кадетов оставлять тут свои инициалы перед отбытием. У самого угла виднелись странные отметины, напоминающие кресты, процарапанные в камне. Не нужно было обладать особым чутьем, чтобы понять — так отмечали потери. И было их немало. Это не пугало, но и не внушало спокойствия. Высокий флагшток чуть поодаль не трепал в своей высоте имперское знамя. Оно висело у самой земли поникшим куском ткани. Никакого величия в нем не было. Траур обязывал.