Бесконечность в кубе

Стоило проёму засосать меня, а его тёплой и густой тьме окутать моё криво парящее в пустоте тело, я сразу пережил колоссальный опыт постижения. Я постиг всё и вся. Мгновенно. И мгновенно всё это забыл. Только легкий налёт вечной мудрости сединой остался на памяти. Мамин голос был теперь слышен громче. Теперь, когда я понял, что именно он меня и звал в этот проём, мне стало ясно – её голос и создаёт всю эту томительную и нежную тьму, в которой я сейчас парил. Будь я проклят, что не запомнил, как именно звучит её голос! Хотя мне было уже лет десять, когда она умерла, все равно не могу высечь из памяти искры её ласковых слов (да пусть бы и ругани!), хоть расшибись!

Но здесь, в этой черноте, он звучал отчетливо и был точно таким, каким я слышал его в детстве. Только вот слов я никак не мог разобрать, как если б мама пела медленную и нудную песню на иностранном языке.

Чернота тащила меня к середине. Это было очевидно для меня, хотя я и не понимал – почему именно туда и какая здесь вообще может быть середина? Стоило только мне подумать об этом, чернота вдруг исчезла. Будто кто-то провёл рукой по мутному от грязи стеклу перед моим лицом, и я увидел тусклую залу, похожую на мою комнату, только почему-то очень старую.

Мамин голос затих. В самой середине комнаты сидел кто-то на моём табурете перед огромным трюмо и глядел в пыльное зеркало. Как бы абсурдно это ни звучало, но в сидящем я узнал себя. Странно и жутковато смотреть вот так на себя со стороны, хотя и обстоятельства были сами по себе жуткие и странные.

Тот я, что сидел пред зеркалом, как-то уж слишком отчаянно пялился в него, казалось вот-вот дырку проглядит. Я попытался разглядеть, что этот другой я там такого видит и вдруг оказался сам на его месте. Я сменил перед зеркалом себя. Какой бред! Но по-другому и не скажешь.

Сначала в зеркале было пусто, не отражалась ни комната, ни моя рожа, ничего вообще. Я даже успел заметить, что сама поверхность зеркала это вовсе не стекло над алюминиевой фольгой, а всё та же чернота, что засосала меня в стенку… Мамино лицо появилось в этой черноте внезапно, но я даже не вздрогнул. Оно было странное, угловатое, ненастоящее, но, всё же, это было именно её лицо, только состоявшее из бесконечных маленьких треугольников.

Мама заговорила, но голос был теперь чужой, грубый и механический:

– Денис, здравствуй. Надеюсь, ты узнал мой образ. Я приняла его по твоей воле, ибо этот облик тебе дороже всего.

– Я слышал мамин голос, я тоже умер что ли?

– Нет, ты не умер.

– Кто ты вообще?