Беседуя с Андре Жидом на пороге издательства

— Лучше почитайте Мориса Жоржа Дантека, вам сразу станет легче дышать. Три объемистых детективных романа, два тома дневника, проникнутого метафизикой и бурной полемикой[19]. Отнюдь не благопристойного и политически не корректного. Бывает, говорю это по-дружески, он несет околесицу, пускается сломя голову в какие-то странные рассуждения, высказывает взгляды, не лезущие ни в какие ворота, но вместе с тем у него есть обостренное чувство формы, энергичность, жажда познания и размах — все то, что превращает большинство его собратьев по перу в садово-парковых скульптурных карликов. Человек пригородов, читающий Жозефа де Местра и цитирующий Макса Планка, — настоящий воитель, уж вы мне поверьте. Со всеми своими эксцессами и перепадами настроения. Иногда ему случается менять паруса, но у него темперамент настоящего конкистадора.

— О! Море, простор! Я тоже хотел быть моряком!

Жид сделал руками движение, будто приставил бинокль к глазам.

— Как славно юнгою служить, — тихо проговорил Матео.

— Если уж речь зашла о морском просторе, то тут у нас есть прекрасные мастера парусного дела, и среди прочих Марк Трийяр, он публикуется в «Фебусе», одном из лучших наших издательств. Есть Эрик Орсенна, которому знакомы большие волнения в экономическом море и шторм возле мыса Горн, любовные приливы и отливы и политические подъемы и спады; это человек разносторонних интересов, любитель бретонских островов и королевских садов, ревнитель грамматики, весьма искушенный участник регаты. Мишеля Ле Бри я бы скорее отнес к флибустьерам. Он проявил себя в мае шестьдесят восьмого — тогда он интересовался исключительно джазом и underground made in USA[20], позже он придумал фестиваль писателей-путешественников в Сен-Мало, а затем в Миссуле, Сараево, Бамако. Он пишет биографию Стивенсона и одновременно приключения пиратов Золотого века — вот вам еще один урок смелости! Я думаю также о Жане Ролене — путешественнике, похожем на военного корреспондента бурных времен, потягивающем сингапурский слинг в баре отеля «Раффлз», одном из многочисленных детей Роже Вайана и Поля Морана.

— Детей?

— Духовных детей, мэтр. Кстати, у вас они тоже есть… С другой стороны, у нас есть писатели, воспевающие конкретное, обыденное.

— Ну и что это обыденное дает?

— Ты очаровываешься вполне ощутимыми, всем известными простыми вещами. Филипп Делерм, человек определенно талантливый, объединил несколько коротеньких рассказов в книжку под названием «Первый глоток пива»[21], она имела такой успеху книготорговцев, какого не ожидал и сам автор. Ты испытываешь удовольствие от кружки пива в жаркий день, оттого что идешь в мокрых холщовых туфлях, что лущишь горох в стручках и тому подобное. В каком-то смысле Делерм дал почувствовать читателям, что порой они переживают необычайные, удивительные минуты, не отдавая себе в этом отчета или не решаясь об этом сказать. Описывая и публикуя свои ощущения, Делерм дает им право на существование и в сфере экзистенциального, и в сфере прекрасного. При этом он старается не впасть в мистику, в религиозность, ведь так легко прийти в экстаз из-за холщовых туфель, в особенности мокрых. По примеру Кристиана Бобена, который везде видит Бога. Но Делерм — человек сдержанный, он твердо стоит на ногах, даже если они мокрые.

— Французы, однако, обожают разные японские штучки, утонченную каллиграфию, изящные лаковые вещицы, опиум для богатых и всякое такое. Эти выродившиеся галлы сходят с ума от Азии. Тогда почему бы им не сменить дешевое красное вино на что-нибудь из области «дзен»? Бьюсь об заклад, у вас еще есть романы о природе, заброшенных мельницах, потомственных лозоходцах. Не все Паньоли и Жионо. Тем более не Франсуа Ожьерас[22].

— О да, есть еще у нас писатели-почвенники, регионалисты…

— Ох, замолчите. А то меня стошнит. Сельские эпопеи… баснословные тиражи, преданные читатели, нескончаемая раздача автографов с трубкой во рту. Отвратительно. Не будем об этом.

— У нас есть кое-что совсем из другой оперы: целый набор интеллектуалов, как говорили в ваше время. Мыслители, гуманисты…

— Ах-ах! И они что же, поменяли точку зрения?

— На что?

— Да на всё!

— Это самое меньшее, что можно про них сказать. Кого у нас только нет: и вездесущий гуру в состоянии некоторой разбросанности, и респектабельный попутчик в прошлом, а ныне растерянный романтик, ставший угрюмым и путешествующий в одиночестве, и сорбоннский преподаватель морали, запутавшийся в своих карточках, и старый левак, насмотревшийся телевизора, и психоаналитик из кабаре — в этой области много разного рода красавцев, и каждого то в одну сторону занесет, то в другую. Для страны с давними традициями это даже как-то досадно.

— А как же чертова работенка, служба? Или это не про них, не про мыслителей?