Беседа Солженицына с Витторио Страда

Видите, мучеников у нас, страдальцев за веру, — десятки тысяч. Гибель их, начиная с митрополита Владимира, началась ещё в конце 17-го года, задолго до расправы с царской семьёй. И никто о митрополите Владимире не поднимал разговора, и о множестве уничтоженных других священников и монахов. Потом — и расстрел митрополита Вениамина… А канонизация царской семьи у меня лично как человека, много занимавшегося историей России, встречает противодействие вот в каком отношении. Ведь канонизация царской семьи — происходит не в равномерном ряду десятков тысяч погубленных, она выделяет царскую семью на первостепенное место. Я, проработав над историей революции 50 лет, с огорчением убедился, что Государь Николай II хотя и был несомненно редкий пример христианина на троне, но он же был первый и основной виновник всего, как рухнуло в России, главный виновник. Он многое сделал для падения России до 1905 года, из этой пропасти спас его Столыпин. Но он ещё следующие 11 лет, до 17-го года, снова всё упустил, и в самом 17-м году совершил непростительные личные и государственные ошибки, приведшие потом к массовым людским гибелям. Поэтому меня коробит, что выделяется его роль едва ли не как первомученика, первострадальца и главы сонма святых. Поспешный жест. Да, святых мы заслужили многих, и далеко ещё не всех открыли. А в отношении царской семьи — конечно, это невинные страдальцы, но у меня вызывает противодействие, что вознесли их из ряда.

Переходя к диалогу между православной и католической Церковью, скажу: величайшая беда христианства — раскол Церкви на Западную и Восточную. Если мерить тысячелетиями, то христианство было едино лишь одно тысячелетие, а вот второе — уже раскол, что и сказалось на всём ходе Истории. Это большая беда. Поэтому диалог между католичеством и православием жизненно нужен, духовно нужен, это конечно. Но в диалоге этом не должно быть как бы надменного перевеса какой-нибудь стороны над другой и желания проводить миссионерство на территории другой. Вот это нельзя. Когда я виделся с Папой Иоанном Павлом II, я как раз напомнил ему такую историю, я вам вкратце её повторю. В 1922 году, в момент наибольшего жестокого разгрома православия в СССР, когда сажали митрополитов, когда травили церковь, кто-то в католической церкви понял так, что это кара Божья православию за отступничество, и в 22-м году, в эти самые месяцы разгула, травли православной церкви, кардинал Гаспари встретился в Генуе с наркомом иностранных дел Чичериным и повёл переговоры о том, чтобы предоставить католической церкви льготы в СССР. То есть он имел наивность думать, что большевизм — только против православия, а католичество будут сохранять. И на этом не кончилось. В 26-28-м годах прелат Мишель Дербиньи дважды ездил в Москву — готовить конкордат между католической церковью и большевизмом, — продолжение тех же иллюзий. Когда я напомнил об этом Папе, он грустно кивнул и сказал: это были заблуждения отдельных иерархов. — Что касается Папы, я неоднократно высказывал своё восхищение этой личностью, его образом, я рад, что мне пришлось с ним познакомиться, беседовать. Восхищаюсь им и считаю, что вся его эра для католической церкви и вообще для всего мира — огромное счастье. Желаю ему здоровья и долголетия.

А сейчас перейдём к литературе. В России литература всегда занимала центральное место в жизни страны, причём её функция не ограничивалась сугубо литературными рамками. В нашу эпоху ваше творчество — самый яркий пример преемственности этой традиции. Однако за семь десятилетий эта традиция представляется отчасти нарушенной, поскольку новую русскую литературу уже меньше интересуют масштабные темы социального и эпического характера. Как вы смотрите на это изменение и как вы вообще оцениваете сегодняшнюю литературную ситуацию в России?