Берущий ветром (СИ)

Annotation

Лапин Андрей

Глава 398, стр. 4008)

Лапин Андрей

Берущий ветром

Берущий ветром

Рассказ

"И есть у нас только две великие силы,

и они здесь во всем и повсюду, и так

они пронизывают нас, так наполняют,

так зовут за собой, так подталкивают,

что буквально никто не может противиться такому напору,

и потому все здесь попадает к ним в бесконечный, безнадежный, злой

ничем не искупляемый плен, что по сути своей ближе уже и к вечному рабству. И вот почему от самого начала и основ

все у нас и всегда разделяется ровно на две половины,

а разделившись разбегается на противуположные стороны

негодуя и сильно злобясь на супротивное к себе.

И длится это веками, и нет этому разделению

ни конца, ни края. И вот откудова проистекают

все несообразности местной жизни -

они в разнонаправленном беге том содержатся и от него все исходят.

Впрочем, в иных местностях бывает и хуже, гораздо

хуже нашего, и ведь ничего - все как-то живет и множится даже и там, и не только множится, но и думает и мечтает о своем, заветном.

Итак, возблагодарим же вездесущий Провиденс и порадуемся

тихою радостию, потому как здесь, у нас - еще ничего"

Из сочинения князя Донсцкого "Новая Даль и Ветхая Старь. Гости Гостей"

(Том II "Окончания Пиров и Концы",

Глава 398, стр. 4008)

"Ой да, перепутались поводья, порвались,

Ох да, разлетелися подковы вдаль и ввысь,

А не надо б мед душистый привечать,

В хмель-отраду алы губы окунать"

"Гнедой да каурый"

Прогонная ямщицкая песня.

Запряженный восьмериком отборных почтовых лошадей дилижанс мчался через ночной лес с громким топотом, ритмичным поскрипыванием сложной рессорной подвески, конскими всхрапами да редкими вскриками одного из двух прогонных ямщиков. Второй сменный возница стоял на откидных запятках и, уронив голову на скрещенные по-особому, по-ямщицки, натруженные тяжелыми вожжами руки, отдыхал после резвого дневного прогона.

Дилижанс шел неровно, то замедляясь, то ускоряясь потому, что передние его фонари горели совсем тускло (правый так и вовсе вроде бы не горел), а полная летняя луна то появлялась, то скрывалась за тучами и тогда вокруг наступала такая густая темень, что управляющий экипажем ямщик опасался расшибить его об слишком толстое придорожное дерево или на всем скаку завалить на бок и потому постоянно придерживал лошадей. Да еще и ужасная ночная духота мешала ему сосредоточится на управлении дилижансом как следует и все это вместе вызывало в ямщицкой душе сильное опасение за сохранность вверенного ему транспортного средства, здоровье восьмерых лошадей и двух прогонных проезжих.

Да и как ему было не опасаться? Проезжих в этот раз у него было только двое, но зато таких важных и значительных с виду господ, каких возить ему и раньше доводилось редко, а если быть честным перед своей же ямщицкой совестью, то и вообще никогда. Важного человека отличишь сразу, это тебе не какой-нибудь уездный писарь с черными от вечных чернил пальцами или заплывший салом оптовый откупщик с волостной конной ярманки. Вон - на позапрошлой станции сунулся было к ним в кэбину какой-то лохматый, весь в серебряных серьгах да золотых кольцах, купчина, а ему с таким чувством и так сурово сказали оттудова "пошел вон", что бедняга и слова в ответ вымолвить не сподобился, а тут же исчез куда-то вместе со всеми своими серьгами, кольцами да баулами, будто растаял в тяжелом и пыльном воздухе. Это же надо было так по особенному и с таким чувством сказать ему "пошел вон". И, вот ведь умеют важные господа так сказать, что и отвечать на это никому не захочется, а не то что там - спорить с ними, возражать там, или еще что. Умеют.