Беру свои слова обратно

Полбеды, если бы эти одиночные ячейки были заняты стрелками. Обошлись бы без отхожих ровиков. Так ведь нет же. Дивизии располагались в местах постоянной дислокации — в военных городках. И что прикажете делать, если завтра война? Поднять дивизии по тревоге и гнать их бегом на 20, 30, 50 километров к своим одиночным и парным стрелковым ячейкам? Под минометным обстрелом?

Если бы дивизии далеко от границы находились. Хотя бы в десяти километрах. Или в двадцати. Но они у самых границ. Они под огнем с первого момента войны. Возможности занять свои жалкие одиночные и парные ячейки у них не было никакой.

Наши гениальные стратеги явно рассчитывали не на огонь батарей, не на траншеи, не на ряды колючей проволоки и не на минные поля, а на массовый героизм.

После войны Жуков валил вину на нашего несгибаемого солдата: войска были неустойчивы! войска впадали в панику!

Защитникам жуковской мудрости на память: необстрелянные войска впадают в панику только в чистом поле под внезапным ударом. Если войска находятся в траншеях, то по чисто психологическим причинам они не бегут, а стойко обороняют свои позиции. Ибо в траншее человек чувствует себя в большей безопасности, чем на открытом пространстве. Ползущий на тебя танк с пушкой, наведенной прямо в душу, воспринимается из траншеи совсем не так, как в чистом поле. Даже грохот боя в траншее воспринимается иначе: и пули не так страшно свистят, и осколки визжат дружелюбнее. Если внезапный удар застал необстрелянного солдата в чистом поле, то для него спасение бегством — один из вариантов. Если же внезапный удар застал его в заблаговременно отрытых полевых укреплениях, то для того, чтобы убежать, солдату надо из безопасной траншеи выскочить на открытое пространство под огонь, под снаряды, мины, бомбы, осколки и пули. Под танковые гусеницы. Бежать для него — худший вариант, чем сидеть в окопе. Если же основная масса не рванула с позиций, то скоро кто-то начнет стрелять по противнику. За ним — и остальные.

И когда Жуков уличал доблестные дивизии Красной Армии и обвинял их в трусости и неустойчивости, надо было спросить, а что сделал начальник Генерального штаба для того, чтобы войска не впадали в панику? Что он предпринял для того, чтобы гарантированно обеспечить устойчивость войск в первых оборонительных сражениях?

— 5 -

Был в районе Бреста еще и укрепленный район. В стадии строительства. Он имел первую позицию и вторую. «Первая позиция строилась по восточному берегу реки Западный Буг и воспроизводила начертание его русла. В июне 1941 года велось строительство сооружений только на первой позиции укрепрайона. В глубине этого района строительство сооружений еще не начиналось. Полоса предполья, вследствие того, что сооружения строились по берегу реки, не создавалась» (Л.М. Сандалов. Первые дни войны. С. 45). «Строительство долговременных сооружений и работы по полевому усилению укрепленных районов на многих участках проводились непосредственно вдоль границ на виду у немецких пограничных застав. Бетонированные точки и дзоты первой позиции просматривались с немецких наблюдательных пунктов» (Там же. С. 12).

Дальше можно цитату не продолжать. И не надо буйного воображения, чтобы представить, что случилось ранним утром 22 июня 1941 года.

Противник знал, где именно строятся ДОТы, знал точное расположение каждого из них, знал секторы обстрела каждой амбразуры. Перед ДОТами не было полосы предполья: ни колючей проволоки, ни минных полей. ДОТы вдобавок ко всему не были заняты войсками. Не надо быть гениальным стратегом, чтобы сообразить: в случае внезапного нападения противник на лодках переправится через реку и захватит ДОТы до того, как советские солдаты проснутся по тревоге и успеют до них добежать. От казарм путь неблизкий. Иногда и до десятка километров.

Гудериан вспоминает «Береговые укрепления вдоль реки Буг не были заняты русскими войсками».

На других направлениях — как под Брестом. «ДОТы перед Граево оказались без личного состава и были захвачены вражескими диверсантами» (Р.С. Иринархов. Западный особый. С. 183).