Берс 2. И один в поле берс

Из-за специфики каста манозатратной техники, начинать покорение пятой стойки можно было только после накопления в Резерве половины маны. Потому первые минуты, после очередного рывка с тридцатикилограммовым отягощением, я вынужден был все равно впустую простаивать, дожидаясь скопления необходимого минимума маны. Потом, следующие три-четыре минуты, начиналась череда отчаянных попыток воспроизведения по памяти пятой стойки, лишь однажды показанной мне Психом (в загоне хранилища, разумеется), с заделом на будущее, после удачного освоения мною четвертой стойки Живого камня.

Изучение стоек Живого камня крайне тяжело давалось мне даже в максимально комфортных для этого условиях хранилища. Теперь же, под сбивающими концентрацию потоками ливня, без частых примеров наставника, позволяющих рассмотреть витиеватые движения стойки в мельчайших деталях, у меня были совершенно ничтожные шансы освоить все движения стойки самостоятельно. Однако, я отчаянно пытался снова и снова, разумеется, от безысходности. Потому что тупо стоять и, сунув руки в карманы, дожидаться наполнения маной Резерва, глядя на неподвижную фигуру может в эту секунду беззвучно испускающего дух боевого товарища, было выше моих сил. Я предпочитал, стиснув зубы, терпеть болезненные судороги в кистях и пальцах, измученных бесконечной чередой неточных попыток повторить мудреную стойку. Эта боль наполняла вынужденное ожидание хоть каким-то подобием смысла, дарила надежду (пусть с вероятностью единицы к миллиону), что вот сейчас все у меня наконец-то получится, и я освою-таки абилку, в разы ускоряющую наше с питом продвижение ко все еще скрытой за холмом цели… Но я снова, и снова, и снова лишь кривился от очередной судорожной вспышки боли в недостаточно расторопных руках. Череда проваленных попыток заканчивалась с полным накоплением маны в Резерве, и следовал четкий каст четвертой стойки. Далее — четырехсекундный рывок с тянущим к земле отягощением на пределе возможностей по залитой дождем траве, неизменно заканчивающийся неуклюжим кувырком в сторону от вывалившейся из рук и материализовавшейся прямо по курсу слоноподобной туши коматозного пита. Потом у меня появлялось две-три минуты передышки, чтоб размять дрожащие от усталости руки и подготовить их к очередной серии отчаянных попыток скастовать пятую стойку Живого камня. И эта карусель по новой начинала свой разбег…

За три часа вышеозначенных самоистязаний мне удалось-таки забраться с питом на вершину пологого холма, и лицезреть с возвышенности треклятое село вдали, пилить до которого оставалось еще без малого долбанных полтора километра. К тому времени бесконечная череда попыток каста пятой стойки давно превратилась в обыденную рутину. Как только появлялась возможность, я, как стахановец, начинал штамповать пятые стойки Живого камня, стоически преодолевая ломоту в издерганных кистях и пальцах… И когда после очередного сто-пятьсот-фиг-знает-какого повтора у меня вдруг все получилось, от неожиданности я даже вопиющим образом прощелкал первую из пяти секунд действия техники.

Ну теперь-то дело у нас пойдет! — опомнившись уже на бегу мысленно возликовал я. — Ведь крайне приятной для игрока особенностью освоения сложнейших стоек манозатратной техники Живого камня является абсолютная мышечная память ее удачного каста. Проще говоря, однажды получившись, пятая стойка Живого камня со стопроцентной гарантией теперь станет получаться у меня снова и снова.

Ставшая примерно тридцатисантиметровой фигурка из живого камня и весила, соответственно, теперь всего пятнадцать килограмм. От чего пробежать с ней удалось, вместо обычных двадцати, рекордные тридцать пять метров. И это с поправкой на потерянную из-за растерянности первую секунду.

За полновесные же пять секунд действия техники, по всему выходило, пройденное нами с питом расстояние теперь легко могло перевалить за сорокаметровый рубеж. Следовательно, расстояние нашего перемещения между кастами техники теперь увеличивалось практически вдвое. Но еще более важным стал тот факт, что для каста пятой стойки Живого камня требовалось из Резерва вдвое меньше маны. От чего вдвое сокращалось и время ожидания накопления объема маны, необходимого для каста повторного исполнения техники — что, к слову, через три минуты я наглядным личным примером и подтвердил.

Подытоживая вышесказанное, теперь я получил возможность совершать с питом сорокаметровые рывки каждые три минуты. Что разом сокращало многочасовое окончание нашего чересчур затянутого по времени полусуточного марафона до невероятных двух часов (1500:40×3=112,5 минут потребуется нам теперь, чтоб добраться до села, и 200:40×3=15 минут еще в самом селе, чтоб добежать с обузой до алтаря).