Бернадот

Бремен и Гамбург были заняты в ноябре 1806 года маршалом Мортье, там его сменил маршал Брюн, так что когда князь Понте- Корво 23 июля прибыл в Гамбург, первая жирная жатва взяток и поборов уже была снята. Но добра хватило на всех: и на Бернадота, и на его начштаба Жерара, и на многочисленных адъютантов, и на хваткого и ловкого Бурьена, с которым наш герой здесь тесно сошёлся. Все они сколотили себе здесь приличные состояния.

Во время своего пребывания в Ганзее Бернадот принял от местных «благодарных» граждан два «подарка», но довольно

крупные: первый раз 300 тыс., а другой — 150 тыс. франков. Естественно, что все «технические детали» подношений брали на себя его адъютанты, которые при этом не забывали и про себя, действуя нагло и напористо и прикрываясь именем своего патрона. Т. Хёйер вынужден признать: «В гамбургский период особенно ярко проявилось слишком далеко зашедшая толерантность Бернадота по отношению к менее морально устойчивым элементам из его окружения». Временный поверенный в делах Дании в Гамбурге голштинец Й.Г. Рист, сравнивая Бернадота с герцогом Ауэрштедтским (Даву), правившим в южной Германии исключительно с помощью репрессивного аппарата, в сношениях с местным населением отмечает его мягкий нрав, доступность, справедливость и доброжелательность, но тут же оговаривается: <кОднако действие этих хороших качеств чаще всего разбивалось о его слабость к собственному окружению и их прихвостням ».

Присутствие французов в Гамбурге, признаёт другой панегирист Бернадота А. Блумберг, вряд ли было полезным для города и его жителей. При них открылись игорные дома, пышным цветом стали расцветать контрабанда и взяточничество, появились воры и проститутки, и гамбуржцы стали закрывать дома на засовы. Контрабандой занимались бедные и богатые, простые ремесленники, торговцы и знатные дворяне. Но самым деморализующим элементом в городской обстановке был шпионаж французской тайной полиции, которая совала свой нос во все сферы жизни, подслушивала, подглядывала, вынюхивала, записывала, докладывала и не оставляла никого в покое. Французская таможня, призванная следить за выполнением условий континентальной блокады Англии, за взятки закрывала глаза на крупных контрабандистов, но не давала спуску обычным гражданам и мелким торговцам.

Брюн попытался навести в городе хотя бы относительный порядок и смягчить режим оккупации, но попал за это в немилость к императору. Наполеон в это время проводил жёсткую и немилосердную политику в отношении всех германских земель и облагал их население невыносимыми налогами и всяческими поборами. Богатели и жирели на этом, конечно, французский генералитет и всякого рода парижские голоштанные комиссары и инспекторы, набросившиеся на Германию, как голодные собаки на затравленного оленя.

Свою резиденцию Бернадот учредил в Гамбурге: сначала он остановился у ресторатора Райнвилля в т.н. зале Аполлона, а потом нанял другой дом и зажил в нём со всеми удобствами. Он часто устраивал у себя торжественные обеды и приёмы и приглашал на них местную знать. На этих обедах и приёмах, сообщает Хёйер, князь-маршал любил демонстрировать своё красноречие и пофилософствовать на отвлечённые темы, к примеру, о том, есть ли Бог или нет. Вообще же он усвоил там роль некоего доброго и человечного вице-короля.

Князь Понте-Корво, ещё ранее получивший богатый опыт подобной административной деятельности, предпринял попытку смягчить оккупационный режим, насколько это было возможно. Он отменил незаконные привилегии крупным мошенникам, для вида пригрозил наказанием Бурьену, установил контроль над деятельностью таможни. Одним словом, он действовал примерно так же, как в свою бытность в Ганновере и Ансбахе, сочетая обещания мелких льгот и послаблений с неуклонным проведением политики Наполеона. Взяточничество и казнокрадство было обычным явлением того времени, так что умеренный в своих претензиях Понте-Корво снискал у замордованных оккупационными французскими властями ганзейцев почёт и уважение.

К чести наместника следует отнести его поведение в связи с учреждением под Гамбургом «чёрного кабинета» — пункта по перлюстрации корреспонденции. Маршалу Даву, ставшему фактически второй (после Фуше) полицейской ищейкой империи, захотелось распространить своё влияние и на Ганзею, в связи с чем он без всякого уведомления открыл перлюстрационный пункт в Эшебурге, пригороде Гамбурга. Агенты Даву действовали так непрофессионально и грубо, что быстро расшифровались и вызвали у гамбуржцев волну возмущения. Бернадот немедленно дал указание арестовать перлюстраторов и выслать их со своей территории. Герцог Ауэрштедтский был уязвлён в самое сердце и затаил на Бернадота великую злобу.