Берендеев лес

           - Теперя тебя, мурза, спрошу: пошто ты, коли беда пришла, себя самое не спросишь – а что, ежели я?…  Ворог вторгся в твои пределы? А что, ежели я в болота его заманю, да наянами своими окружив, стрелами калеными закидаю?  Засуха урожай иссушаеть? А что, ежели я прокопаю рвы от болота великого, да водицу к нивам хлебным отведу, влагою животворящей хлеба напоив? Заместо того, чтобы виновника в беде изыскивать, на коего вину можно возложить, надобно, мурза, пути искать, кои из беды нагрянувшей народ твой выведуть… Я ясно излагаю?

           - Ясно, отче! – ответил Хасан, который слушал Старца, рот раскрыв в изумлении великом. – Не след нам вопрошать «почему», ибо вина заложена в вопросе энтом. След вопрошать «что ежели…» и  пути разрешения искать, выход из беды изыскивая…

           - Истинно так, мурза, - Мефодий склонил голову. - Не надобно биться головой о стену каменну, когда надо дверь искать... Я ответил на твой вопрос?

           - Ответил, Святой Отец! – Хасан вновь низко поклонился Мефодию. – Я всё понял! Верны слова твои и Господу угодны.

           Старец поднялся, давая понять, что разговор окончен. Встали и гости, кланяясь низко.

           Благословив гостей, удалился Мефодий в горенку, ему отведенную. А боярин Ондрей вдруг заметил, как Хасан, впечатлениями полный от беседы со Старцем, украдкой, быстро осенил грудь свою крестным знамением…

           Вышли на двор, полной грудью вдохнув свежий морозный воздух, на целебной хвое ближнего леса настоянный. Постояли у коновязи…

           - Отец Герасим, - сказал Хасан, пригладив длинный ус. – Как возвернемся в становище, желаю я, чтобы окрестил ты меня по обряду православному и имя дал християнское, ибо к вере мусульманской не приобщён я доселе…

           Поп Герасим, пораженный, лишь поклонился в ответ Хасану… 

Глава 11

               Какой-то посторонний звук проник в мозг Степана и заставил его вскинуться на полатях. Он присел, отбросив полушубок, и прислушался…

               Бледная серость зимнего рассвета едва пробивалась сквозь мутное слюдяное оконце. Рядом тихо посапывал Никита…

               Было тихо… Но тишина не могла обмануть Степана – он чувствовал опасность, ощущал ее каждой клеточкой  своего напряженного тела…

               Тихонько встав с полатей, Степан подошел к двери и приложил к ней ухо. За дверью кто-то был: даже через ее полотно, сбитое из толстых дубовых тесин, проникал запах зверины. Вот еле слышно проскрипел снег, и доски крыльца жалобно скрипнули под тяжестью тела…

               Степан прислушивался, ловя каждый звук и стараясь понять, что же происходит снаружи, и что за зверь пожаловал к ним в гости.

               Шагнув босыми ногами по выстуженному за ночь земляному полу, Степан легонько тронул за плечо Никитку.

               - Вставай, сынок, - прошептал он, приложив палец к устам отрока. – Встань за печь и не шевелись. Гости у нас. Чужие…

               Он завесил рядном оконце, затянутое морозными узорами,  чтобы лишить нападающего возможности видеть в ските, надел постолы и, взяв в одну руку топор, в другую саблю, шагнул к двери. И в этот момент страшной силы удар едва не вышиб дверь, однако, прошитая изнутри дубовыми брусьями, она  сдержала натиск. Удары посыпались один за другим, и Никита в ужасе присел, закрыв лицо руками.

               Степан стоял, изготовившись к рубке. Он уже понял, что к ним явились берендеи, и ничего хорошего не ждал, понимая, что вряд ли сможет в одиночку выстоять супротив их звериной жестокости и силы.

               Сбитая с кожаной петли дверь ввалилась углом внутрь сруба, и тут же в проеме мелькнула зверская рожа в огромном медвежьем малахае. Степан, чувствуя, как по жилам разливается боевой кураж, столь привычный ему в прошлой жизни, враз успокоился, столкнувшись с опасностью воочию, и, затаившись,  выжидал, чтобы ворог подставился под удар.

               Тяжелый меч обрушился на нижнюю петлю, и дверь рухнула внутрь избы. За порог тут же ввалился здоровенный детина, одетый в звериную шкуру. Огромный меч, кованный из черного железа, казался игрушкою в его могучих руках.  Не давая ворогу времени осмотреться, Степан шагнул вперед из-за рухнувшей двери и изо всех сил ткнул саблею в голый бок, не закрытый шкурой. Плосколицый взвыл, аки зверь лесной, и стал валиться в сторону Степана, скрывая от него проход. Степан едва успел отпрыгнуть от падающего тела, как в проход шагнул второй. Этот был похитрей и прикрылся от удара со стороны Степана щитом. Но Степан оказался за спиной берендея и, не мешкая, ударил топором по бугрящейся горбом спине. Плосколицый влажно хрюкнул и обвалился на пол, накрыв собою тело товарища…

               Некоторое время снаружи царила полная тишина…

               Степан стоял, тяжело дыша, вжавшись спиною в бревна сруба, и ждал… За печкою тихонько всхлипывал Никита, всмерть перепуганный.

               Но вот снова заскрипел снег  под чьими-то ногами, и плотное тело, пахнув запахом зверя, на миг заслонило свет утренней зари. Степан занес руку для удара, но на полати полетел комок огня, сразу воспламенив холстины, которыми были накрыты полати, и полушубки, коими укрывались лесовики-отшельники.

               Степан не шелохнулся…

               Никита зарыдал в голос.

               - Дяденька Степан! - закричал малец. – Ну что им нужно от нас?! Пошто они не уйдут?!