Беременная вдова

— Когда ты меня бросила, я начал думать о будущем. — И написал в «Лит. прил.» с просьбой дать ему книгу на пробную рецензию. Ему хотелось стать литературным критиком. И поэтом (но то был секрет). Он знал, что прозаиком ему никогда не стать. Чтобы стать прозаиком, необходимо быть безмолвным гостем на сборище — «тем, кто не упускает ничего». А он не был таким наблюдателем, не обладал таким эго. Он не умел прочитывать ситуацию — всегда неправильно ее истолковывал. — Шехерезада! — окликнул он. — Посылка сюда из Англии! Долго идет?

— По-разному! — крикнула она в ответ. — От недели до года!

— Гляди, — сказала Лили. — Теперь он ей по руке гадает. Она смеется.

— Ага. Он ее линии любви ищет. Ха. Как бы не так.

— Низенькие мужчины стараются больше. Что это у него с ногой? Ты маме расскажешь?

— Про Вайолет? Давай не будем про Вайолет говорить. Если Кенрик с Ритой сюда доберутся, — сказал Кит вдумчиво, — и если они уже не просто хорошие друзья, ужас будет полный.

В полдень прибыл Уиттэкер с кофе на подносе, и вся компания снова собралась на солнышке. Вдали от долины к небу курились три столба дыма, оливкового цвета, серебристо-голубые по краям. Внизу, на верхнем склоне ближайшего предгорья, видны были двое монахов, что часто там гуляли — погруженные в пылкую беседу, однако без жестов, гуляющие, останавливающиеся, поворачивающие, со спрятанными руками. Уиттэкер сказал:

— Адриано. Я слышал, ты человек действия.

— Отрицать это было бы тщетным усилием. Что говорить — мое тело, навроде карты сражения, само повествует о моей любви к приключениям.

И все это была правда: на маленьком, подернутом рябью теле Адриано повсюду виднелись ранения — свидетельства его пристрастия к хорошей жизни.

— Так что с твоей левой ногой, Адриано? Что с ней произошло?

Два маленьких пальца были начисто сострижены винтом моторной лодки в цейлонских водах.

— А это… пятно у тебя на шее и плече?

Результат воспламенения гелия на воздушном шаре, на высоте шесть миль над Нубийской пустыней.

— А что это за черные отметины у тебя на бедре?

Охотясь на дикого кабана в Казахстане, Адриано умудрился всадить в себя несколько пуль из собственного ружья.

— А колено, Адриано?

Авария на высокогорной санной трассе в Люцерне… На теле его были и прочие письмена, напоминавшие об опасностях, главным образом — результаты несчетных затаптываний при игре в поло.

— Кое-кто называет меня «подверженным несчастным случаям», — говорил Адриано. — Вот только на днях — в общем, я поправлялся после падения с сорокового этажа, когда полетел лифт в здании Шугар-лоуф-плаза в Йоханнесбурге. Потом друзья запихнули меня в самолет до Гейдельберга. Посадку в густом тумане мы пережили благодаря героическим действиям моего второго пилота. А потом, когда мы как раз усаживались на свои места, чтобы смотреть «Парсифаля», обрушился балкон.

Наступила тишина, и Кит почувствовал, что его взяли и вытолкнули из жанра. Он думал, высшие классы перестали такими быть — перестали быть источником малоизысканной социальной комедии. Однако вот он, Адриано, бросает вызов этому мнению.

— Ты, приятель, поосторожнее, — сказал Кит. — Сидел бы лучше дома и надеялся на удачу.

— Ах, Ки-иф, — отвечал тот, проводя мизинцем по предплечью Шехерезады, — но ведь я живу ради опасности. — Взяв ее руку, Адриано поцеловал ее, разгладил, вернул с неспешной бережностью. — Живу ради восхождений на небывалые высоты.

Адриано встал. С некоторой помпой приблизился к трамплину для ныряния.

— Он очень сильно гнется, — предупредила Шехерезада.

Он промаршировал до конца, повернулся, отмерил три длинных шага и опять повернулся. Последовало двухшаговое наступление, пружинистый подскок (с жеманно навостренной правой ногой). И, словно снаряд, катапультированный осадным орудием, Адриано с раздирающим звоном взвился к солнцу. В какой-то момент, на полпути вверх, мелькнул тревожный, распухший взгляд, но тут он подобрался, сложился в комок, изогнулся и исчез со всплеском едва слышным — вдох, глоток.

— Слава тебе господи, — сказала Лили.

— Да, — подхватила Шехерезада. — Я думала, он промахнется. А ты разве нет?

— И врежется в бетон на той стороне.

— Или в кабинку. Или в парапет.

— Или в башню.

Прошло еще двадцать секунд, доска перестала трястись, и они вчетвером спонтанно поднялись на ноги. И уставились на бассейн. Поверхность почти не взволновалась от таранного прыжка Адриано, и видно им было одно лишь небо.

— Что он там делает?

— По-вашему, все в порядке?

— Ну вот, он и вправду на мелком конце приземлился.

— Все равно, падение было что надо. Крови не видно?

Прошла еще минута, и цвет дня успел перемениться.

— Там что-то виднеется.

— Где?

— Пойти посмотреть?

Адриано вырвался наружу, словно крэкен[32], с потрясающим фырканьем и потрясающим махом своей серебристой челки. Причем маленьким он отнюдь не выглядел: как он колыхал целый бассейн, молотя руками, двигаясь взад и вперед, как он взбивал целый бассейн своими золотистыми конечностями.

* * *