Беременна в расплату

— Зачем ты это сделал? — врываюсь в кабинет друга.

Пожилой мужчина сидит в высоком кожаном кресле возле камина. Сдвигает брови. Критика ему явно не по душе, я же скрывать свои эмоции не в состоянии.

— Потише, Давид. Не надо повышать на меня голос.

— Я не воюю с женщинами. Ее нужно отпустить.

— Мне доложили, что ты назначил дочку Никольского платой за его проступки. Я с тобой согласен. Это хороший ход.

— Что? Я ничего такого не говорил.

— Мне нет. Но ей ты именно это озвучил. И это правильно. Нет платы страшнее. Теперь девушка твоя.

— Она не нужна мне.

— Не стоит так быстро менять свои решения, Давид. Тем более изначально ты выбрал правильное. Девушка станет твоей. Пусть не на всю жизнь, ты, разумеется, вправе взять с нее долг, а потом вернуть отцу. Когда пожелаешь. Пойми, Никольский очень хитер и изворотлив. От него можно ждать чего угодно. Но пока девушка будет в твоей власти, он не посмеет снова плести интриги.

— Я не хочу прикрываться женщиной!

— Это другое. Отнесись к ней как к развлечению. Сделай своей. Пусть выполняет твои желания. Она понравилась тебе, я же вижу. Вот только не позволяй себе жалеть ее. Вспомни, как тебя порезали в тюрьме, по приказы ее папаши. Он это делал для того чтобы его крошка в роскоши купалась. Он не только с тобой это проделал. Со многими другими.

Лицо Ахмада искажается ненавистью. Вспоминаю, что он не только мне помогает. Никольский когда-то подставил близкого друга Ахмада. Тот долго расследовал запутанную историю.

Так что не только у меня есть поводы для мести. Если не сделаю что решил Ахмад, Есении все равно не вырваться.

— Хорошо. Я возьму ее себе.

— Ты не просто возьмешь. Будет свадьба. Девица должна быть в полном твоем распоряжении. Мы позовем ее папашу на торжество.

— Он не придет.

— Ты меня разве плохо знаешь? Придет, — смеется Ахмад. И тут же его лицо становится жестким:

— Он еще многое мне должен отдать. У этой твари много компромата. К сожалению, подстраховался так, что не убьешь. Слишком дорого обойдется. Ладно, отправляйся к девице. Ее в подвал бросили, небось визжит там со страху. Успокой свою невесту, — усмехается, показав кривые передние зубы.

Есения

Хожу по своей камере взад-вперед, не в силах остановиться. Наверное, пока не упаду замертво. Но так мне чуточку легче. Стоит замереть — накрывает паника.

Лязгает замок, поворачиваюсь к двери. Увидев Байратова, бросаюсь к нему!

Какое-то время сражаюсь с ним, как обезумевшее животное. Пытаюсь оцарапать, бью ногами. Он скручивает меня. Начинаю визжать, пока щеку не обжигает пощечина.

— Все? Достаточно, или еще врезать? — спрашивает холодно.

— Ты получаешь от этого удовольствие?

— Нисколько. Но вижу, что тебя иначе не остановить.

— Ты садист! Подонок! — вырываюсь из его рук.

Точнее, он позволяет мне вырваться. Отскакиваю к дальней стене. Меня трясет как в лихорадке.

— Ненавижу тебя! Будь ты проклят!

Мои слова не действуют на этого монстра. В глазах Байратова лишь мелькает усмешка. Похоже, он наслаждается моим страхом. Разглядывает меня оценивающе, пристально.

— Ты не в курсе, что это похищение? Хотя, ты же уголовник! Только вышел! Только зачем я тебе? — выкрикиваю яростно.

Не получаю ответа. Посылаю Байратову взгляд, полный яростного негодования.

Он отвечает холодным и спокойным, все так же оценивающим осмотром.

Не могу выдерживать, отворачиваюсь.

— Пошли, — командует, открывая дверь.

— Я никуда…

Осекаюсь. Получается, добровольно в плену себя оставляю? Этот подонок загнал меня в угол.

— Сначала объясни, что тебе нужно!

— Так вышло, что мне нужна жена, — усмехнувшись, бросает Давид.

В его глазах ирония, и что-то еще. Темное, напряженное. Пробегающий по мне взгляд обжигает и одновременно бросает в холодный пот.

— Что? Что ты несешь? Ты совсем больной?

Никогда ни с кем не позволяла себе подобного диалога, но сейчас готова обзывать этого мужчину последними словами! От услышанного каждый волосок на теле встает дыбом.

— Чем больше ты сопротивляешься и сквернословишь, тем больше придется заплатить, принцесса. Ты слишком строптивая и капризная. Пожалуй, после свадьбы займусь твоим воспитанием.

— Давид, похоже тебе и правда нелегко придется, — слышу скрипучий мужской голос.

В комнате появляется мужчина. Старик. Невысокий, коренастый. На нем дорогой костюм, идеально вычищенные ботинки. Почему-то респектабельный вид не сглаживает гнетущего впечатления. От него веет не просто опасностью. Смертью.

От ледяного взгляда.

— Ты прав, Давид. Ее надо как следует поучить манерам. Что скажешь, если подвесим вниз головой? Пару часов повисит, глядишь подумает о своем поведении. Вежливость — дело наживное.

— Не стоит. Я сам с ней разберусь.

— Уверен?

— Она моя, Ахмад. Помнишь?

— Хм, ну если тебе нравятся строптивицы.

— Церемонию готовят?

— О да. Завтра повеселимся. Ладно, оставлю вас. Но запомни, — снова колючий взгляд старика пробирает до икоты. — Я не потерплю хамства в своем доме. Не будешь уважать мужа — придется проявить ласку ко всем моим людям. Их в моем доме человек тридцать. Поняла? Хорошо об этом подумай.

Старик уходит. Я с трудом перевожу дыхание.