Береговая стража

Нечасто навещала Федька дедова шурина – да он и сам, пожалуй, в том виноват, особой нежности к дальней родственнице не показывал. Он был ей благодарен, что пустила жить, и прямо сказал, что отпишет на нее все имущество, да много ли того имущества? Федька подозревала, что старик копит деньги, откровенно не понимала – для чего, но много об этом не задумывалась. Жилище на Васильевском острове ей ни к чему, артисту полагается селиться возле театра, чтобы его при нужде легко отыскали.

Федькина недвижимость была неподалеку от Никольского моста, он же Тучков – в честь купца Авраама Тучкова, одного из подрядчиков на строительстве. Мост был хитро устроен – на мелководье он держался на сваях, а на глубине был плашкоутным – его составляли несколько десятков скрепленных плоскодонных судов. Это было удобно – в нужное время их разводили, чтобы пропускать суда к складам с лесом. В детстве Федька бегала смотреть на это зрелище. Ее жилище было ближе к устью Смоленки, на Пятой линии.

Понимая, что потащила за собой Бориску едва ль не вопреки его желанию, Федька всю дорогу старалась его развлекать и обещала показать сущее богатство – залежи старых журналов, собранных покойным дедом за несколько лет. Приятель был ей жизненно необходим – она не хотела оставаться одна. После нелепого объяснения с Румянцевым она нуждалась в подтверждении своих женских достоинств, хотя сама себе в этом не призналась бы. А Бориска все же был каким-никаким, но любовником. И если бы она предложила ему еще раз сойтись – он бы не отказался. О том, что это может быть лекарством от неприятностей, Федька знала от товарок по уборной, но пускать лекарство в ход не спешила – пока было довольно того, что оно под рукой.

Устин Карпович оказался дома – сидел, как водится, один, топил печку. И, как многие старики, стал совсем прост в обращении.

– Жениха показать привезла? – спросил он. – Ну, славный молодец, славный. Совет да любовь!

Федька с Бориской переглянулись, но спорить не стали.

– Он хочет старые книжки посмотреть, – сказала Федька. – Я ему обещала. А я с тобой, Устин Карпыч, поговорю. Вот гостинец. Чем богаты, тем и рады.

Старик гостинцу обрадовался, прибрал его в древний поставец, и тогда Федька начала задавать вопросы. Бориска меж тем был впущен в чуланчик, где пристроился под крохотным оконцем и, невзирая на пыль, стал отважно потрошить связки журналов.

– Все пляшешь? – полюбопытствовал старик. – Ничего, выйдешь замуж, муж плясать не даст.

– Он и сам в театре фигурантом служит. Устин Карпыч, помнишь, дедушка говорил про человека, которого из воды вытащил? Давно это было, лет больше десяти назад. Помнишь?

– Да, – не совсем уверенно сказал Устин Карпович. – Было такое.

– А кто тот человек? Он деду ничего про себя не говорил?

– Нет, голубушка, кто он – мы так и не дознались. Он у Кирюшки на руках помер.

Федька не сразу поняла, что Кирюшка – это и есть дедушка Кирилл Семенович.

– А когда в точности это было? Ты можешь вспомнить?

– Ого! Да тут и «Трудолюбивая пчела» имеется! – раздалось в чулане. – Дюжина номеров! Это ж чуть ли не первый журнал, который выпускало частное лицо! Ого, и при нем – «Невинное упражнение»! Да эти журналы старше нас с тобой!

– Да на что тебе? – удивился старик.

– Может статься, тот человек – слуга одной важной персоны, – загадочно прошептала Федька. – Которая персона за сведения хорошо заплатит.

– Хорошо – это сколько?

– Может, даже пять рублей.

– Беглый, что ли?

– Беглый, дедушка. Так ты вспоминай, вспоминай!

– Был бы жив Кирюшка…

– Так когда это было? – тут Федьку вдруг осенило, что вопрос нужно строить иначе. – Что еще было в том году? Может, кто родился? Кто помер? Церковь поставили?

– Казаков в каземат посадили! – вдруг выкрикнул Устин Карпович.

– Каких казаков, в какой каземат?

Но он и сам не мог толком объяснить этого события. Где-то взбунтовались казаки, откуда-то прислали выборных в столицу для переговоров, чего-то просили, а их – в Петропавловскую крепость.

Пока Устин Карпович припоминал каких-то древних генералов, что были посланы усмирять казаков, Бориска весело рылся в журналах.

– А вот «Свободные часы»! – сообщал он. – А вот «Доброе намерение»! Батюшки – «Трутень!» «Трутня» нужно брать, журнал, сказывали, был отличный!

– Начнем с другого конца. Батюшка мой был еще жив, когда дед подобрал того человека? – спросила Федька. – Приезжал тогда батюшка? Навещал?

– Ванюша был еще жив и плясал. И Антоша плясал.

– Когда батюшка насмерть замерз, мне было одиннадцать. Выходит, он замерз в семьдесят пятом. Того человека дед подобрал ранее семьдесят пятого… – Федька задумалась. – Что бы мне его потом как следует расспросить! Теперь бы не маялась!

– А тот человек умолял, чтобы о нем никому ничего не доносили! – вдруг вспомнил старик. – В бреду бился, одного просил – чтобы Кирюша дал слово никому о нем не рассказывать. Уже и то диво, что он раненый через реку перешел.

– Точно был ранен? Как?

– В него стреляли, грудь дважды прострелили.

– Сдается, это он… А ты, Устин Карпович, сам его видел?