Берегите солнце

— Ничего особенного, заставили малость потесниться, — объяснил Чертыханов. — Для вас, товарищ капитан, и для вас, товарищ старший политрук, отвоевали домик что надо — сам командующий позавидовал бы. Идемте проведу.

Утренний свет уже завладел всем небом, молочно-блеклый, неживой, и облегченные от влаги тучи взвились, похожие на спрессованные снежные комья. Из-под них тянуло как-то наискось обжигающе студеным ветром. Но земля все еще оставалась сырой и скользкой от ночной непогоды…

Чертыханов, покосившись на меня, уловил в моем взгляде вопрос, тут же разъяснил обстоятельно:

— Медицинский персонал поселился в избе рядом с вашей. Дядя Никифор, как и полагается рачительному мужику, завел лошадь во двор, дал ей корма. А Нину отправил на печку греться. Она сейчас спит, наверно…

«Пускай поспит, — подумал я, — устала за дорогу…» Никогда не была для меня горячая печь так заманчива, как в эту минуту; я вспомнил детство, зимние деревенские вечера, когда я, продрогший, возвращался «с улицы» и забирался на печь и мама укрывала меня теплым одеялом… Я зябко поежился ветер пробирался под шинель, ледяными мурашками скользил по спине…

Батурино было густо заселено военными. Они двигались вдоль улиц небольшими группами и в одиночку, молча и настороженно, и это, казалось, бесцельное движение создавало впечатление беспорядка и растерянности, хотя на самом деле каждый выполнял свое, лишь одному ему известное дело… Возле изб, загромоздив проулки, стояли конные линейки, грузовики, артиллерийские упряжки, даже два танка новой конструкции уткнулись тупыми носами в березовые жерди ограды…

Браслетов приутих, шагал, угнетенно о чем-то думая, и форсистую свою фуражку с дыркой повыше козырька надвинул на самые брови.

— Нас могут сразу же бросить в бой, — проговорил он. — А у нас руки голые, что мы можем сделать?.. Еще день-два, и немцы подойдут к Серпухову двадцать километров для них не расстояние. Один бросок. Батальон надо вооружать…

— Не отчаивайся, комиссар, — сказал я ободряюще, хотя сам отлично понимал, что с голыми руками соваться в бой бессмысленно.

Навстречу нам шагали два командира порывисто — так ходят разгневанные или чем-то возмущенные люди; оскользаясь в грязи, чертыхались. Поравнявшись с нами, торопливо и небрежно козырнули два лейтенанта в новеньком обмундировании, свежие и, видимо, еще не обстрелянные. Задержавшись, они с неприязнью, чуть ли не с ненавистью посмотрели на Чертыханова.

— Товарищ капитан, — обратился ко мне один из них, высокий и стройный, с талией, туго перетянутой ремнем. — Это ваш человек? — Он пренебрежительно кивнул на Прокофия, и верхняя губа его слегка покривилась.

— Наш.

— Вам известно, что он совершил?.. Он — а с ним было еще несколько бойцов — нахально выставил нас из помещения, куда мы были поставлены комендантом. Он нас обезоружил! Это — вопиющее хамство! Партизанщина. Мы будем жаловаться командующему!..

Чертыханов взглянул на меня, точно спрашивая разрешения, и сказал укоризненно, глуховатым голосом:

— Пистолет, товарищи лейтенанты, не детская побрякушка, и махать им перед лицом человека рискованно.

Я знал, что Чертыханов никогда не нагрубит старшему начальнику ни с того ни с сего, наоборот, он постарается при случае услужить, потому что умен и потому что так воспитан.

Я обернулся к Чертыханову.

— Ефрейтор, объясните, что произошло.

Прокофий пристукнул каблуками сапог.

— Поначалу все было как надо, товарищ капитан, — сказал он. — Я вошел в избу — мне лейтенант Тропинин приказал, — гляжу, за столом сидят и завтракают вот эти товарищи лейтенанты. Я, как и положено: «Разрешите обратиться…» Потом говорю, мол, такое сложилось положение, нельзя ли вам, товарищи лейтенанты, малость потесниться. Я предупредил, что это ненадолго, самое большее на сутки. Они сказали, вот он, — Прокофий указал на лейтенанта с тонко перетянутой талией, — «Пошел вон!..» Я стерпел обиду и опять к ним вежливо: «Товарищи лейтенанты, еще раз прошу потесниться, здесь будет расположен штаб отдельного батальона, а вы займете маленькую комнату». Ответ был такой, товарищ капитан: «Плевали мы на ваш штаб! Ищите другое место. Толя, вышвырни его за дверь!..» Потом он — хвать меня за рукав и хотел за дверь, как по нотам… Вы, товарищ капитан, знаете, я при исполнении служебных обязанностей или в боевой обстановке хватать себя за рукав не позволю. Никому. Не стерплю. Тогда они вынули пистолеты и давай ими размахивать передо мной, давай кричать, грозить. И смех и грех, товарищ капитан! Один из них даже выстрелил в потолок для острастки. След от этого выстрела вы увидите в потолке над дверью… На выстрел прибежали наши — я их на крыльце оставил. Я сказал товарищам лейтенантам очень вежливо: «Хватит, поигрались игрушками, и будет. Кладите их на стол». К счастью, тут и товарищ Тропинин подоспел. Выселили. А оружие вернули. Вот идут жаловаться…