Берегите солнце

За церковью открывалась небольшая площадь села. На ней, на утрамбованном, перемешанном с копотью снегу стояли машины, тягачи, танки, мотоциклы, исправные и искореженные или сожженные, — все, что было застигнуто на этом месте, что не смогло уйти, уползти. Среди машин валялись трупы солдат и офицеров…

Здесь меня нашел старший лейтенант Астапов. Он устало подошел ко мне, подал руку — еще бы: не виделись с вечера, а встретились после боя, живые!

— Товарищ капитан, мы захватили какой-то очень важный пункт, — спокойно сказал Астапов. — Здесь скопилось столько всего, что я даже осмыслить не могу: и машины, и танки, и пушки, и склады… Оторопь берет.

— Погодите, не то еще будет, — пообещал я. — Надо привыкать. Итог наступлений, успешных, конечно, — трофеи, пленные и отвоеванные селения, города, народы… Да, да. Именно народы! Немцы с этим пунктом так запросто не расстанутся. Надо подготовиться к встрече.

— Встретим, товарищ капитан. — Астапов был невозмутим и нетороплив, будто речь шла о самом обычном. — Ребят положил в оборону, каждому второму приказал спать. По очереди. До утра ничего не случится. Уверен. А утром оглядимся. Что делать с пленными? Их много.

— Утром оглядимся, — ответил я его словами. — Уже светает…

Из роты лейтенанта Рогова, высланной в засаду на южную дорогу, прибежал связной. Красноармеец торопливо рассказал, что рота ведет бой на дороге, что выбитые из села немцы «прут дуром» и сдерживать их очень трудно, и комиссар Браслетов и лейтенант Рогов просят поддержки…

Я приказал Астапову послать взвод лейтенанта Прозоровского на помощь Рогову и попросил подполковника Оленина пустить вдоль дороги танки. Оленин обещал.

— Что там делается на дороге, товарищ капитан! — воскликнул связной красноармеец, потрясенный увиденным. — Все забито машинами, подводами, танками. Немцы мечутся как угорелые, стреляют куда попало. Наши ребята подползают вплотную к дороге и забрасывают их гранатами. Немцы оставляют машины, бегут в лесок, лезут по снегу… Ну и дела!.. Слышите? — сказал связной, задерживая шаг.

Мы прислушались. Издали, со стороны дороги, долетали сюда приглушенные расстоянием, разорванные щелчки выстрелов, хлопки гранат и мин.

Я огляделся: вокруг горели избы, и красные и черные текучие полосы траурно ложились на площадь, вызывая в душе тяжкое, гнетущее ощущение. В этих красно-черных полосах с причитаниями метались люди — женщины и ребятишки, — спасали из горящих домов имущество, не успевшее сгореть.

Прокофий Чертыханов, остановившись, дернул меня за плечо. Я даже вздрогнул от неожиданности.

— Глядите! — С каким-то суеверным страхом он смотрел через нагромождение машин в дальний конец площади.

Рассвет уже наступил, небо побелело, пламя сразу померкло. Только дым как бы сгустился и почернел. На фоне утренней белизны, точно взлетевшую в небо, увидели черную виселицу, два высоких столба, перекладину, а под ней застывшие человеческие фигуры.

Огибая машины, я приблизился к месту казни. Вокруг виселицы толпились женщины, ребятишки, бойцы. Было казнено шесть человек — четверо мужчин и две женщины, крайняя совсем девочка. Петля захлестнула ее тонкую шею, голова склонилась набок, как поникший цветок; русые волосы свисали на сторону, неживые, посеребренные инеем; была она только в легкой рубашечке, едва достающей колен; обнаженные руки опущены вдоль тела, босые ноги застыли и уже пожелтели; на груди фанерка с надписью «партизанка». Перед девушкой стояла на коленях пожилая женщина со сложенными руками, как перед иконой.

Вторая повешенная была пожилой, полноватой, седой, лицо, скованное холодом, было спокойное, мудрое. Из мужчин бросался в глаза старик, большой, широкий, с черной окладистой бородой, со связанными на спине руками.

Женщины плакали в голос, изредка касаясь руками босых ног казненных…

— Когда их повесили? — спросил я старуху, находящуюся рядом со мной.

— Два дня уж. — Старуха варежкой вытерла слезы. — Не давали подходить близко, не то что снять да похоронить…

— Кто же это сделал? — Ко мне пододвинулись еще две женщины и подросток. — Вы видели, как это было?

Женщины удивились:

— Как же не видеть? Все село согнали. На наших глазах совершалось злодейство.

— Что это за люди? Ваши односельчане?

— Все наши. Коммунисты. Скрывались в лесах, нападения делали. А женщины — мать с дочкой, она учительница Екатерина Васильевна, а дочка, Светочка, ученица… Вместе их и казнили. Муж у нее, отец Светочки, тоже учитель, комиссаром в армии служит… Как они прощались, так все село в голос плакало… Хорошие были люди, душевные…

Это объясняла женщина, что стояла перед девушкой на коленях.

Я спросил ее:

— А кто их казнил, вы запомнили?

— Как же не запомнить зверя такого!.. Покоя от него не было. Всех собак пострелял. Идет улицей, собака залает, он ее тут же решает жизни…

— Сможете узнать его в лицо?

— Я смогу, товарищ командир, — перебивая женщин, ответил подросток. Когда пурга была, я вел его лошадь до самой Росицы и обратно. По-русски знает…

Я повернулся к Чертыханову и к разведчикам. Они стояли плотной стеной и угрюмо смотрели на виселицу.