Берегите солнце

Нина неслышными шагами вышла мне навстречу. Она была в длинном белом платье, в котором встречала вместе со мной Новый год. Волосы, завитые иа концах, касались плеч; на волосах, как на черной полировке, играли слабые блики света.

— Как долго тебя не было! — сказала она с облегченным вздохом. Думала, совсем не придешь, думала, что-нибудь случилось и тебе срочно пришлось уехать… Ой, цветы! — Она поцеловала меня. — Спасибо. Пойдем скорее. Знаешь, кто здесь? Никита!

— Слышу, — сказал я. — Когда он приехал?

— Сегодня. — Нина пытливо, с затаенным испугом взглянула на меня. — Ты надолго?

— Пока до утра. А там, может быть, еще выкроим время…

Мы вошли в кабинет, и я сразу же очутился в объятиях Никиты. Он тискал меня своими железными руками, оглушительно хлопал по лопаткам, по плечам.

— Здравствуй! Шив? И я живой, Димка! Отремонтировали так, что еще на три войны хватит!..

— Одну-то вынеси сперва.

Никита как будто раздался вширь, волосы с густой сединой подчеркивали резкие черты молодого лица, блеск синих глаз. Он с любовным удивлением оглядывал меня веселым взглядом.

— Ах ты, капитан Ракитин! — Он обернулся к Сане Кочевому, как бы приглашая его к торжеству встречи. Кочевой, застенчиво улыбаясь, присоединился к нам. Мы положили руки на плечи друг другу.

— Вот и собрались, — приговаривал Никита, — вот мы и встретились! И где? На свадьбе Ракитина!.. Разве это не удивительно? Через вражеское кольцо окружения прорвались, сквозь смерть прошли! Жизнь победила! Ты слышишь, Нина? Тоня, Лена, идите к нам!

В первый момент я никого, кроме Никиты и Сани, в комнате не заметил и сейчас, оглянувшись, увидел сестру свою Тоню и Лену Стогову, жену Сани Кочевого. Лена сидела в углу, в кресле, возле книжных полок. Нижнюю часть лица она загородила книгой, над книгой светились ее глаза, строгие, внимательные, выжидающие, а выше, над белым лбом, как бы курились тихим дымком тонкие волосы. Я бросился к ней.

— Лена! Командир! — Когда мы учились, Лена была старостой нашей группы, и мы звали ее «командиром».

Она опустила книгу на колени и улыбнулась.

— Здравствуй, Дима…

Я хотел приподнять ее с кресла, но она, внезапно покраснев, тихонько отстранилась. Тогда я наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Тебе идет военная форма, — сказала она, оглядев меня. — И Сане идет. Вообще самая красивая одежда сейчас — военная. Когда я вижу молодого человека в гражданском, у меня сразу возникают какие-то нехорошие подозрения…

Никита Добров воскликнул с наигранной обидой и упреком:

— Таким образом, сударыня, моя форма наводит вас на подозрения, которые для меня не совсем лестны… Впрочем, мне это знакомо: ты всегда меня осуждала и держала их сторону. Они ведь дрались из-за тебя, как мне известно…

Лена немного грустно и смущенно рассмеялась, взглянув на Нину.

— Так уж и дрались… — Хотя отлично знала сама, что мы дрались. — Но ты, Никита, в любой форме хорош. Настоящий воин, — сказала она.

— Вот за это спасибо. Лена всегда щедра была на похвалу. Похвалить человека никогда нелишне.

Я окинул друзей внимательным взглядом: Саня Кочевой, как всегда в минуты возбуждения и взволнованности, шагал от стены до стены, рывком головы откидывал назад волосы, часто и тревожно — без причины — поглядывал на часы, сверкал фарфоровой чистотой белков: Никита тихо покуривал, и сквозь редкий дымок просвечивался насмешливый и хитроватый блеск его глаз; Нина стояла возле пианино, и белое платье ее на фоне черной полировки ослепляло; Лена сидела в кресле и, заслонив нижнюю часть лица книгой, с любопытством следила за нами, уже другими, совсем взрослыми, непохожими на тех подростков с хохолками на макушке, какими мы были в школе ФЗУ; Тоня настороженно молчала, словно чутко прислушивалась к самой себе. Я оглядел их всех и подумал о том, что время, события, жизнь связали нас в один узел, который бессильна разрубить даже смерть. За плечами у нас не такая уж длинная череда лет — на пальцах можно пересчитать, — а воспоминания, чувство преданности друг другу теснили грудь.

Перед моими глазами явственно пронеслось недавнее прошлое: суматоха общежития, черный хлеб и сладкий кипяток в жестяных кружках; субботники по выгрузке угля для заводской ТЭЦ; лыжные вылазки; первый поцелуй Лены Стоговой в зимний вечер на лесной заснеженной поляне, фиолетовой и будто выпуклой от лунного сияния; знакомство с Ниной Сокол; стремление в Испанию для защиты республики от фашизма; первая роль в кино; страдания, причиненные мне Ириной Тайнинской, мучительные размышления над своей судьбой, над жизненным призванием… И вместе со всем этим тревожило сердце ни на минуту не остывающее чувство ожидания чего-то неиспытанного и ужасного, что может сломать наши замыслы, испепелить самую жизнь. Это «что-то» двигалось неотвратимо, и История предопределила встречу с этим неотвратимым именно моему поколению. И вот оно, мое поколение, сшиблось с бедой грудь в грудь.