Берегите солнце

— Знаете, почему уходят люди? Думаете, все они трусы? Нет. Они потеряли веру в самих себя. А потерянная или поколебленная вера восстанавливается мучительно трудно. С болью, с душевной драмой…

— Чепуху вы говорите, — сказал я. — Народ, потерявший веру в себя, в назначение свое, обречен на гибель. И если бы это было так на самом деле, немцы уже маршировали бы по этой улице. — Я взглянул на Тропинина. — Вы сами, лейтенант, верите?

— При чем тут я? — Он зябко поежился, уклоняясь от ответа.

— А может быть, у Чертыханова спросить? Может быть, он потерял веру?

Тропинин усмехнулся.

— Этот человек, не сомневаюсь, лекцию прочитает. Образцовый советский боец…

Чертыханов задержал трех женщин, уныло толкающих перед собой детскую колясочку, видно, бабушку, дочь и внучку.

— Извиняюсь, тетя, — заговорил он учтиво, обращаясь к самой старшей, а перед молодой даже шаркнул сапогом, — куда вы направляетесь?

— Как куда? Немцы-то у Дорогомиловской заставы, говорят.

— От немцев скрываетесь! — Чертыханов рассмеялся и осуждающе покачал большой лобастой головой. — Извиняюсь за грубость и солдатскую прямоту, но вы дура-баба. Другого определения вам нет. Разве сможете вы убежать от немцев со своей колясочкой? У немца, гражданка, машины, танки, самоходки; куда вы от них скроетесь? Настигнет, как по нотам!.. Ну выйдете вы из города, а дальше что? Ночь наступит, холод, дождь, а у вас внучка, такая хорошенькая куколка… — Прокофий потрепал девочку по щеке. — Что будете делать? Ночевать проситься начнете — чертогов вам там не припасли. И вас не впустят — не вы одни идете, вон какая туча прет!.. На поезд не рассчитывайте — вагоны переполнены, войска перевозят… А на какие средства будете существовать? Не золото небось везете в колясочке-то…

— Да уж какое золото… — Женщина, вздохнув, растерянно посмотрела на Чертыханова, на его лицо, широковатое, с картошистым носом и маленькими, участливо и лукаво сверкающими умными глазами: то ли правду говорит, то ли врет?

— Вот и поворачивайте назад, пока не поздно. Немцы в Москву не пройдут. Это я вам заявляю категорически, как свой своим.

— Не пройдут? — с сомнением спросила женщина и вопросительно взглянула на меня.

— Он не врет, мать, — сказал я.

Сзади женщин приостановилась молодая пара — тоже с колясочкой — и прислушивалась к разговору: жена худенькая, бледная, болезненного вида, муж здоровый, ухоженный, в пальто хорошего покроя, в шляпе, вокруг шеи — мягкий, пушистый зеленый шарф, конец шарфа перекинут через плечо.

Мать девочки, потупившись, тихо произнесла:

— Может быть, вернемся, мама…

Девочка вдруг захныкала:

— Бабушка, я хочу домой!.. — Огромная людская толпа ее, должно быть, пугала.

Чертыханов шагнул к молодой паре.

— А вы, молодой человек? Не стыдно расписываться перед женой в собственном малодушии? Эх, люди!..

Жена сказала несмело, оправдывая мужа:

— У него бронь на руках…

— Себя можно забронировать, — сказал Чертыханов наставительно. — А совесть? Разве совесть забронируешь?

Молодой человек молчал, понурив голову.

Мы отодвинулись, чтобы не смущать их своим присутствием. Но Чертыханов исподтишка следил за ними.

— Глядите, товарищ капитан! — негромко воскликнул он, дергая меня за локоть. — Повернули! Повернули и уходят… Вот это агитация!

Неожиданно слева донеслись до нас отрывочные выстрелы. Мы с Тропининым переглянулись: что это могло означать?

— Идите в первый взвод, — сказал я Тропинину. — А я пойду взгляну, что там происходит…

— Моя помощь не понадобится? — спросил он.

— Нас вон сколько!

Я оглянулся — позади стояли Чертыханов с автоматом поперек груди и сержант Мартынов, который вел кассира; Прокофий нес увесистый портфель с деньгами… Мы направились вдоль улицы в сторону Спиридоновки.

В узком проезде между баррикад бойцы группы Пети Куделина задержали легковую автомашину. Вокруг нее бурлила толпа, в которой уже суетился милиционер. Рядом стоял седой, изысканно одетый человек — хозяин задержанного автомобиля. Впереди, рядом с шофером, сидела молодая женщина в пальто из серого каракуля, с девочкой лет пяти на коленях.

— Ты стрелял? — спросил я Куделина.

— Я, товарищ капитан. — Петя кивнул на милиционера. — И он тоже.

— Я же запретил тебе стрелять.

— А что было делать, товарищ капитан? Прут прямо на людей, слов не понимают. — Он указал на седого мужчину.

Милиционер, коренастый толстячок с круглым свежим девичьим лицом, спрятал наган в кобуру и рукавом шинели вытер вспотевший лоб.

— Смотри, какой затор устроил! Черт с ними, пускай выкатываются скорее. — Он с отвращением махнул рукой на машину. — Без них легче дышать будет!.. — Затем указал на проезжую часть улицы. — Вон ведь что делают…

Военные грузовики разворотили край баррикады — мешки с песком разорвались и рассыпались — и по тротуару объезжали легковую машину.

— У них документы в порядке, — пояснил мне милиционер, кивнув на хозяина автомобиля. — Это инженер с завода.

— Позвольте. — Инженер, надменно поджав губы, вскинул седую холеную голову, как бы показывая всем свой красивый профиль; черные, в мохнатых ресницах глаза сощурились.