Берегите солнце

— Я должен знать все, что с вами произойдет. Береги Нину. — Он неожиданно погладил меня по щеке, скользнул большим пальцем по моей брови, как тогда в общежитии в первый день моего приезда на завод. Затем чуть подтолкнул. — Иди. — В темноте колко блеснули его остановившиеся глаза.

Я сбежал по ступенькам крыльца, сдерживая отчаянный крик и закипавшие слезы, точно прощались мы навсегда… Было темно, бесприютно; ветер со свистом проносился вдоль улицы, холодным, мокрым языком лизал виски, щеки, и на какое-то мгновение я ощутил себя одиноким…

— Вот и все, — заговорил Браслетов, когда я догнал его с Ниной. Впереди только расстояние в несколько километров… Меня, откровенно говоря, утомило ожидание чего-то огромного, сверхъестественного. Скорее бы хоть! А все это, я так думаю, гораздо проще, обычней…

— Ты прав, — отозвался я. — Ничего интересного, кроме страха, стонов, крови и прочих прелестей, связанных с боем. Да ты завтра увидишь сам.

Браслетов внимательно посмотрел на меня.

— Ты не в настроении. Отчего?

Я промолчал.

Возле штаба батальона я задержался на минуту и сказал Нине:

— Иди к себе. Я скоро приду.

В избе находились все командиры рот — их собрал лейтенант Тропинин, зная, что я вернусь от командующего. Над столом, под самым потолком, горела семилинейная лампа, скупо роняя свет на середину избы, в углах затаилась слепая темень, а в этой тьме притихли командиры, ожидая, что я скажу.

— Батальону поставлена задача выйти на рубеж обороны севернее и западнее города Тарусы. Завтра в шесть ноль-ноль батальон должен быть готов к отправке в район обороны. Машины будут поданы сюда. Остальное решим по прибытии на место. Разведку увеличить до двадцати человек. Подобрать крепких, отчаянных ребят… Командиром останется сержант Мартынов. Пусть он сам и подберет… Все, товарищи. Можете идти в подразделения и готовить людей к последнему переходу, вернее, переезду.

Командиры, глухо переговариваясь, выходили из помещения. После них в избе сразу стало тихо, просторно и пусто. Мы остались одни: я, Браслетов, Тропинин и Чигинцев да в темном углу на корточках — Прокофий: по шумному, со всхрапами дыханию я догадался, что он спит. Я взглянул на Браслетова.

— По-моему, друзья, все идет хорошо. Кончились наши мытарства…

— Лучшего и желать нечего, — охотно согласился комиссар. — Могли прямо с марша, без передыху, кинуть в бой — с оружием ты или нет…

9

Батальон был готов к переброске в район обороны к шести утра. К этому времени рота, расквартированная в соседней деревне, прибыла в Батурино. Мы ждали автоколонну…

Было еще темно, мутно и спросонок ознобно. Сочащаяся влага осела, прибитая косым, с завихрениями ветром. Ветер, как бы расчесывая, прореживал и сушил тучи, сквозь них несмело сеялся блеклый свет. Бойцы толпились у изб, хмурились, поеживаясь и позевывая…

Грузовики опоздали на сорок минут, и подано их было вдвое меньше. Командир колонны старший лейтенант Гремячкин, злой, издерганный, уже немолодой человек, с лицом, испещренным морщинами, с выпирающими скулами, опередив мои вопросы, мрачно спросил:

— Двумя рейсами не обойдемся?

— Обойдемся, — ответил Тропинин.

— Тогда устанавливайте очередность, — сказал Гремячкин. — Я не могу задерживаться.

Я сказал Тропинину:

— Грузите в машины разведчиков, первую роту и часть второй. Сопровождать колонну будешь ты и Чигинцев. Выгрузка в совхозе, не доезжая Тарусы. Там же командный пункт командира Шестой дивизии. Свяжись с ним. По прибытии выслать разведку в направлении юго-западней и западней Тарусы.

— Когда машины могут вернуться назад? — спросил я начальника колонны, провожая первый эшелон глазами.

— Часа через полтора. Не раньше. А то и позже. Им чего стоит добраться только до Серпухова! Там дорога мощеная, но вся в рытвинах — не очень-то разгонишься.

— Это называется — срочная переброска войск, — сказал я с невеселой иронией. — Так мы к обеду едва-едва доберемся. Может быть, двинуться пешим маршем? За два часа мы сократим путь на десять километров, а то и больше. Как ты считаешь, комиссар?

Браслетов свел брови — две круто выгнутые скобки, уронил взгляд на носки сапог, на скулах проступил румянец, губы подобрались в узелок, — такое выражение лица я замечал у него в минуты решимости.

— Мы сократим путь на десять километров, а людей утомим маршем на целые сутки. — Он взглянул мне в глаза, все так же хмурясь. — А усталому бойцу всегда кажется, что противник сильнее его. Подождем колонну.

Гремячкин не отрывал взгляда от поворота дороги, куда ушли машины, и страдальчески морщился.

— Он правильно подсказывает: нечего ноги людям ломать, коли есть колеса.

— Колеса! — крикнул я. — Зашились мы с вашими колесами! На полдня опаздываем. Через два часа нужно будет докладывать о выполнении приказа, а мы только с места стронулись!

Начальник колонны скрипуче засмеялся и помотал головой.