Берегись ястреба. На острие меча

— Колдовство! — он произнёс это полушёпотом. Но принялся расшатывать камни своим когтем, отбрасывать здоровой рукой. Сокол сел на стену и следил за ними, потом наклонился вперёд, вглядываясь в пространство, которое они освобождали, как смотрел на меч–кинжал, который показал спутнику Тирты.

Медленно, осторожно Тирта провела руками вдоль тельца, которое они освобождали, даже не видя его. Об этом она тоже узнала в Лормте — это галлюцинация, при помощи которой можно скрыться во время опасности. Хотя она слышала только об изменении внешности. О том, чтобы стать совершенно невидимым, она не слышала. Но Сила может всё. Вот только кто сумел так успешно спрятать ребёнка?

Судя по следам на поле, охотники преследовали добычу, играли с ней зверски и жестоко, продлевая ужас бегущего. Женщина, несущая ребёнка. Обладавшая Даром, который в минуту страха за дитя усилился до высочайшей степени. Мать, спасшая сына или дочь и ставшая потом жертвой насильников и убийц?

Тирта знала, что создание иллюзии требует больших усилий, для этого нужно время и знание определённых ритуалов. Само собой, такого времени у жертвы не было.

Осторожно, с бесконечной заботливостью, используя только руки, Тирта вытащила маленькое тело, прижала его к себе, ощутила, как невидимая голова прижалась к её плечу. Ребёнок совсем закоченел, и она быстро завернула его в плащ. Комок в плаще свидетельствовал, что в нём действительно что–то материальное, а не тень. Кончиками пальцев она ощупала лицо, уловила лёгкое дыхание и биение сердца. Но не понимала, как они могут помочь ребёнку, который остаётся невидимым.

Послышался клекот сокола. Голова фальконера дёрнулась, шлем наклонился, мужчина посмотрел на птицу и как будто прислушался к звукам, издаваемым пернатым разведчиком. Потом снова повернулся к Тирте, которая продолжала держать ребёнка на руках.

— Брат видит его, — негромко сказал он. — Колдовство не действует на его глаза. Он говорит, что ребёнок не ранен, но спрятался в самом себе, что в нём большой страх.

Тирта лихорадочно вспоминала, что ей известно о душевных ранах. Сильный страх или ужас могут так ударить по мозгу, что впоследствии разум никогда так и не проснётся. Неужели этот малыш отступил так далеко, что его не удастся вернуть? Она немного умела лечить, но с такой проблемой самой ей не справиться. В Эсткарпе несчастную жертву можно было бы поместить в одну из больниц, устроенных Мудрыми Женщинами, и там специально обученные лекари постарались бы вернуть ему разум. Но даже и у них случаются неудачи. А у неё не было ничего, кроме веры, что она не увидела бы это бедствие в своём видении, если бы не могла помочь.

Даже остаться здесь они не могли. Разбойники ушли, но их маленький отряд могли заметить. И ей некуда передать ребёнка, чтобы он был в безопасности; его следовало взять с собой. Несмотря на всю свою сознательно выработанную жёсткость, Тирта понимала это.

Фальконер опустил ладонь на рукоять своего ружья–игольника. Сокол взлетел в небо. Очевидно, они оба разделяли тревогу Тирты.

— Здесь не место для… — она указала на то, что держит. — Надо взять его с нами.

Она ожидала услышать возражения. Фальконеры не знают детей. Они не воспитывают даже тех, кого зачали. В женских посёлках мужчины делают беременными специально отобранных женщин в строго определённое время года. Иногда один мужчина имеет дело с несколькими женщинами. Но они не становятся подлинными отцами. В шесть лет мальчиков забирают в Гнездо, вернее, забирали в прошлом. Они жили отдельно, и их учили опытные воины, состарившиеся или искалеченные и не способные больше нести службу. У них нет настоящего детства, и, похоже, такой обычай вполне соответствует их жизни. Никто из этого народа никогда не повёз бы с собой не просто ребёнка, а невидимого и бесчувственного ребёнка.

Но фальконер ничего не сказал, только сходил за кобылой Тирты и привёл её. Девушка расстегнула плащ на горле, закутала ребёнка в полу. Передала свёрток фальконеру и села верхом. И вот почти с такой же скоростью, с какой приехали, они повторили свой путь от развалин. Похоронить мёртвых… Тирта едва не остановила лошадь возле маленького тела, потом поняла, что прежде всего нужно позаботиться о ребёнке и что их собственная безопасность зависит от быстроты отступления.

Они вернулись в покрытые лесом холмы; снова фальконер двигался впереди. Теперь они шли медленно, и воин всё время принимал меры предосторожности, к каким прибегают преследуемые: временами спешивался и веткой разметал след, отклонялся от прямого маршрута и использовал любые укрытия в пути.

Сокол периодически взмывал вверх и вскоре возвращался. И хотя фальконер не переводил для Тирты сообщения птицы, она догадывалась, что непосредственная опасность им не угрожает.