Воин подчинился. Вскоре костёр уютно потрескивал, разгоняя темноту, обнажая испещрённые странными символами каменные стены. Ничего подобного Павах никогда прежде не видел – это совсем не походило ни на иероглифическую имперскую письменность, ни на знакомые ему храмовые рельефы, даже из числа более архаичных. Фигурки, в которых только очень отдалённо можно было узнать рэмеи и каких-то животных, не складывались для него в историю. Но при этом воин не мог избавиться от чувства, что соприкоснулся с чем-то бесконечно древним и важным. Казалось, эти пещеры были храмом, который воздвигли сами Боги – прежде, чем над святилищем поднялся храм рукотворный.
Огонь давал больше света, чем светильник. Своды и стены пещеры раздвинулись перед взором Паваха, но живая подвижная тьма клубилась у границ света, точно с любопытством наблюдала за гостями пещер, дерзнувшими посягнуть на здешние тайны.
Павах уловил запах ритуальных жреческих благовоний, пока ещё слабый. Обернувшись к своему спутнику, он увидел, что Таэху подсыпа́л что-то в костёр.
– Тебе потребуется вся ясность твоего внутреннего взора, – сказал старик в ответ на его безмолвный вопрос и ворчливо добавил: – Дело было б легче, будь ты жрецом, хоть бы плохоньким, но уж как есть. Попробую достучаться, разбудить твоё сознание. Нужно, чтобы ты
– Я постараюсь.
– Уж будь любезен, – фыркнул Таэху. – Побывать тут и
– Что мне в тебе сразу понравилось, так это твоя прямота, мудрый, – усмехнулся Павах.
– Так уж сложилось, что ты достоин… я так считаю. Джети сомневался, но в итоге согласился со мной. Уж я-то в таких делах разбираюсь, – старик хихикнул и бросил ещё щепотку чего-то в костёр, отчего пламя полыхнуло ярче, а запах усилился. – Достаточно я и мои друзья говорили с тобой. Мы не ошибаемся. Нет, не ошибаемся.
– Но я не отношусь к великим и мудрым, и к тому же я – отступник.
Таэху отмахнулся.
– Ни в жизнь бы тебя сюда не пустил, не будь ты таким, какой есть.
– Каким? – осторожно уточнил Павах, когда старик уставился в огонь и замолчал.
– Про́клятым, – рассмеялся писец, не сводя глаз с огня и курившегося над ним дыма. – И не только… Достоин и всё тут – ну чего пристал? Мы уже здесь, обратного пути нет. Всё, теперь сиди тихо.
– А что нужно делать?
– Говорю ж, тихо сиди! И дыши глубоко и спокойно – во-о-от та-а-ак. Можешь ещё глаза прикрыть, чтоб не унесло с непривычки.
Павах закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов – как когда сосредотачивался перед тренировочным боем. Забытое чувство…
Вдох, выдох.
Время текло лениво, и костёр потрескивал уже где-то за границами его восприятия.
Вдох, выдох.
Запах вливался в него с дыханием, впитывался в его тело, наполнял до краёв, пока не осталось больше места. Его плоть стала лёгкой, едва ощутимой. Только сейчас он понял, как тяжело было носить своё тело все эти месяцы, с тех пор как оно перестало толком служить ему. Сбросить бы, оставить здесь… Но как тогда быть? Как он найдёт дорогу обратно, если не будет ни гробницы, ни статуи, ни простой поминальной стелы?..
– Не уходи далеко, не найдёшься, – прошептал кто-то рядом с ним, и Павах вернулся на голос, распахнул глаза.
Таэху помолодел, сбросив несколько десятков лет, – его плоть тоже стала лёгкой. Его глаза в сполохах пламени сияли ярким, пронзительным синим огнём.
Костёр тоже казался ярче, обрёл целый спектр оттенков, которых воин прежде не замечал – яшмовая кровь и тёмный дикий мёд, сияющий электрум, пылающее солнечное золото… и такие, каким он и вовсе не знал названий.
В следующий миг Павах понял, что темнота отступила, и он видел пещеру ясно вместе со странными рисунками на стенах и уходящими прочь коридорами, подсвеченными издалека голубоватым призрачным светом. Своды не казались такими уж высокими; он видел даже почерневший потолок над костром – разводили огонь тут явно не единожды. Павах хотел потянуться за рисунками, разглядеть их, но сознание было полно впечатлений от обновлённого восприятия, и он отвлёкся на мысль о том, как выглядит теперь сам.
Вытянув перед собой руку, воин с интересом посмотрел на неё, замечая каждую трещинку в коже… видя, как под телесным покровом течёт его жизнь, а по жилам вместе с кровью струится тёмный песок, отсчитываюший его время, иссушающий его тело в прах. А то, что он счёл лишь ещё одним отблеском костра, оказалось «золотой нитью, пронзавшей сердце», –
– Вот оно, настоящее, самое тайное, сокровенное святилище Обители… тянется на много миль… – нараспев произнёс Таэху. – Вот откуда наша история берёт начало… Хорошенько посмотри…