Берег Утопии

Белинский, Белинский! Нами играет вовсе не некая воображаемая космическая сила, а Романов, воображения начисто лишенный, – посредственность. Он из тех чиновников, что, сидя за конторкой на почте, указывают на часы и отказываются принять письмо, потому что уже одна минута шестого… и он всю страну заставил дрожать, как садист учитель свой класс. Нигде власть не ощущает себя свободнее, чем здесь. Ее ничто не сдерживает, ни стыд перед соседями, ни суд истории. Самые мерзкие режимы в худшие из времен не подвергали Спинозу порке. Гейне не отправляли на рудники за поэму, никто не приходил за Руссо среди ночи за то, что он пел революционные песни на пьяной вечеринке. В деспотизме – России нет равных. Англичане тоже секут своих матросов и солдат, но ведь у нас порют в Инженерном училище! Да, я читал ваши статьи. Вы совершили интеллектуальное самоубийство.

Белинский. Что ж, вы имеете моральное право. Ссылка – ваш почетный трофей. (Страстно.) Но я тоже страдаю за то, что думаю и пишу. Для меня страдание и мышление – это одно и то же!

Герцен – как после отповеди.

Герцен. В ссылке я вел жизнь мелкого чиновника. Еще я влюбился, по переписке. Я обвенчался, сбежав с невестой в полночь, – история не менее романтическая, чем в сочинениях Жорж Санд. Теперь нашему первенцу уже год. В моей жизни не было лучшего времени, чем последний год ссылки. Так что страданию вам не у меня надо учиться. А вот что касается Кота… У Кота нет ни планов, ни симпатий, ни антипатий, ни памяти, ни сознания, ни рифмы, ни смысла. Он убивает без цели и милует просто так. Когда он ловит ваш взгляд, дальнейшее зависит не от Кота, а от вас. (Он кивает на прощание.)

Белинский. Я вас уже видел однажды. В зоологическом саду. Вы были со Станкевичем… незадолго до вашего ареста.

Герцен. Я тогда в последний раз видел Станкевича. Мы расстались почти что в ссоре. Вот нам урок…

Белинский. Но он же не умер, нет?

Герцен. К сожалению… да… Я получил письмо от Огарева. Станкевич умер в Италии месяц назад.

Белинский поднимает лицо к небу и грозит ему кулаком.

Белинский. Кто этот Молох, пожирающий своих детей?

Пауза.

Герцен. Это Рыжий Кот. (Уходит.)

Рыжий Кот курит сигару, держит бокал с шампанским и наблюдает за Белинским с небольшого расстояния. Звучит музыка.

Весна, 1843 г

Сцена заполняется танцующими и проходящими через сцену гостями. Все гости одеты в маскарадные костюмы, но в основном такие (Пастушка, Испанка, лорд Байрон, Казак), которые не скрывают лица. Этим они отличаются от Рыжего Кота, огромного ободранного кота на задних лапах. Вскоре Кот вместе с толпой гостей исчезает из поля нашего зрения. Белинский его не замечает. Варенька танцует с Дьяковым. Входит Варвара и встречается с Тургеневым, который одет Арлекином. Он задерживается, чтобы поклониться Варваре. Она обходит его, стараясь перехватить Вареньку. Тургенев уходит.

Варвара (Вареньке). Александра слишком много танцует.

Варенька. Но ведь она с собственным мужем танцует.

Варвара. Ты всего не можешь знать.

Варенька. Так, значит?… (Довольна.) О!..

Варвара (Вареньке). Ты ничего не знаешь! Ничего!

Варенька торопливо уходит. Дьяков предлагает руку Варваре.

(Дьякову.) Ну, я же говорила, что все будет хорошо, помните?… Варенька вернулась, и вы снова вместе.

Дьяков. Я самый счастливый человек на свете.

Они уходят вместе.

Входит Чаадаев с Белинским.

Чаадаев. Что это у вас за костюм, между прочим?

Белинский. Отрепья и пепел.

Чаадаев. Каждый имеет право менять свое мнение – никакого стыда в этом нет.

Белинский. Да. В этом я мастер, у меня отлично получается. Отчего все, кроме меня, точно знают, что думают, и держатся за это! Я сражался со своим ангелом-хранителем, а он шептал мне на ухо: «Белинский, Белинский, жизнь и смерть одного-единственного ребенка значит больше, чем вся твоя конструкция исторической необходимости». И я не смог это вынести.

Чаадаев. Я имел виду перемену вашего мнения о Пушкине. Когда он еще был жив, вы мне говорили, что он исписался.