Берег мечты

— Пойдёшь! — резко заявил Алешандре. Он ненавидел и побаивался этих язычников. Своими танцами и пением они могли заморочить голову кому угодно. Похоже, с Ливией это уже произошло, и её нужно было вытащить отсюда как можно быстрее. Эриберту стоял в сторонке и не вмешивался.

Но внезапно перед Алешандре появился Гума:

— Ты можешь быть гостем на нашем празднике, но не хозяином. Каждый волен оставаться на нём, сколько душе угодно, — сказал он спокойно и вежливо, но глаза его метали молнии.

— С моей девушкой я разберусь сам, — ответил Алешандре, и в голосе его зазвучала угроза. — Я никому не позволю вставать между мной и ею!

— А я никому не позволю своевольничать в святилище Еманжи! — тоже угрожающе заявил Гума.

Алешандре потянул Ливию за собой.

— Нечего нарываться на скандал. Пошли, — сказал он ей сквозь зубы.

— Отпусти её. Девушка уйдёт отсюда только по своей воле, — сказал Гума.

— Ничтожество! Не смей мне указывать! — взорвался Алешандре.

— А вот теперь мы будем драться, — заявил Гума. — Один на один, как подобает мужчинам. Ты нарушил наш обряд, проявил к нам неуважение, оскорбил меня и должен ответить за это!

Охранники Алешандре приблизились, приготовившись по одному только знаку броситься и скрутить Гуму.

— Не мешайте, я сам с ним справлюсь, — заявил Алешандре.

Откуда ему было знать, что Гума лучше всех на причале владеет борьбой капоэйра? Но как только Гума приступил к делу, Алешандре сразу понял, что тут ему с соперником не потягаться, и закричал:

— Прекрати свои дурацкие прыжки!

Гума остановился и снисходительно сказал:

— Хорошо, будем драться, по-твоему. Тем больше мне будет чести.

Ливия стояла в стороне, ни жива, ни мертва. Уж чего она не хотела, так это драки. Ей было горько, что из-за неё был испорчен такой чудесный праздник. Но клокочущая в мужчинах ненависть должна была выйти наружу. Рано или поздно драка должна была состояться, это Ливия тоже отлично понимала.

Алешандре очень быстро оказался в пыли на земле. И второй раз. И третий. Поднявшись, он с яростью взглянул на Эриберту.

— Займись им, — процедил он сквозь зубы.

И тут же молодчики двинулись к Гуме. Народ вокруг заволновался.

— Остановитесь все! Ещё шаг, и я стреляю! — рявкнул Эриберту, доставая пистолет.

— Опусти свою пушку! — потребовал Родригу.

— Я вызову полицию, — поддержала его Дулсе.

Но Эриберту и внимания не обратил на их угрозы. Он слышал и слушался только Алешандре, а тот говорил ему:

— Давай, врежь ему как следует!

И Эриберту приготовился поквитаться с Гумой, раз для этого представилась возможность.

— Алешандре! Прикажи ему убрать оружие! — взмолилась Ливия.

— Не вмешивайся не в своё дело! — услышала она в ответ.

И тогда она встала, заслоняя собой Гуму, и крикнула:

— Стреляйте в меня!

В толпе послышались возмущённые крики. Дело могло перерасти в серьёзный конфликт. Ливия поняла это, взяла Алешандре за руку и сказала:

— Пойдём! Уходим отсюда немедленно!

— На этот раз ты спасся, спрятавшись за спиной женщины! — заявил Алешандре, и Гума, стиснув зубы, ничего ему не ответил. Он уже понял, что связываться с этим типом, значит уронить себя в грязь.

Алешандре и Ливия удалились в сопровождении охранников и Эриберту. Народ пошумел, повозмущался, но мать Рикардина приказала вновь забить в барабаны. Эсмералда, которая весь этот день была рядом со своей тётушкой, вдруг встрепенулась.

— Я пойду к Гуме, — сказала она, — теперь моё место рядом с ним!

Эсмералда была уверена, что теперь-то Гума понял, какая змея эта Ливия. Кто, как не она, испортил ему праздник? Из-за этой богатой бездельницы явились к ним вооружённые телохранители и затеяли драку!

Но Рикардина удержала её:

— Еманжа не благословляет тебя, моя девочка. У Гумы своя дорога и своя судьба.

Эсмералда не поверила ей.

— Я знаю, что Гума — мой мужчина. Я пойду и против Еманжи, если она встанет у меня на дороге, — в запальчивости заявила Эсмералда. — Гума женится на мне, и у нас с ним будет много детей!

Рикардина положила ей руку на лоб, желая успокоить, внушить другие мысли, но поняла, что Эсмералда одержима. О ней можно было только молиться.

Праздник во славу Еманжи продолжался. Каждый молился ей, прося, чтобы зло было наказано, а добро восторжествовало. Но каждый и добро, и зло понимал по-своему.

Дорогой Алешандре упрекал Ливию в обмане, читал мораль, говорил, что впредь такого не потерпит. Ливия молчала. Ей ничего не стоило оправдаться, но она не собиралась этого делать. Если бы Алешандре был человеком более опытным, молчание Ливии его бы насторожило, но в его глазах молчание было знаком согласия, и он продолжал свои разглагольствования. Они сели в машину, и Ливия попросила поехать к ней домой.

В ответ на недоумённый взгляд Алешандре она пояснила:

— Ты должен привести себя в порядок.

Алешандре взглянул на себя в зеркало и увидел фингал под глазом, распухшую скулу. Видок хоть куда!

— Ты можешь мне помочь? — спросил он.

— Немного, — сухо отозвалась Ливия. — Травяная примочка, крем, пудра.

— Поехали!

Но после того, как всё необходимое было сделано, Ливия отказалась ехать с Алешандре.