Инна была потрясена. Ей хотелось тормошить, трясти, чтобы возвратить к жизни это легкое, бездыханное тело, вернуть его из небытия. Никогда не знала такого отчаяния.
В сознании собственного бессилия, сдерживая рыдания, вскочила, бросилась из комнаты. Поскорее отсюда выбежать, выплакаться где-нибуль наедине!.. Она была у двери, когда на пороге появился Виктор. Входил пошатываясь.
Лицо - полотно полотном. Неужели это он? Натолкнулась на глаза сомнамбулы, увидела перед собой незнакомого, посеревшего от ужаса человека, который в жалкой растерянности ловит разверстым ртом воздух, силится что-то сказать и не может... И эти мутные, рыбьи глаза! Будто лунатик, надвигался на Инну, неуверенно, слепо тянулся к ней рукою...
- Уйди! Убийца! - отпрянула она от него.- Ненавижу!
И, не помня себя, выскочила в дверь.
У Виктора взяли подписку о невыезде. Началось следствие. Мать развернула неожиданно бурную деятельность.
Отца уже не воскресишь, попытается спасти сына. Бегала по Кураевке, искала свидетелей, чтобы подтвердить ее версию: сын не виноват, отец сам попал под машину, сам потому что слепой...
Таких свидетелей Кураевка не дала: умеет она быть не только доброй, но и беспощадной. В ином случае могла бы взять на поруки, в ином, но не в этом...
Кольцо смыкалось, приятели, те, что находились в роковую минуту в его машине, точно сговорившись, отвернулись от Виктора, или, как он сам мрачно констатировал, "продали". Перед следователем дружно, отрепотированно твердили, что, были хоть и подвыпившими, пытались всетаки сдерживать Виктора, уговаривали не гнать, а тот летел как сумасшедший, недалеко от Дворца нажал еще сильное. Ну а тут откуда ни возьмись человек посреди дороги... руки протянул, что-то кричит, может, хотел остановить... "Отец! Отец!" успели все-таки крикнуть Виктору, а он якобы им через плечо: "Ничего, прорвемся!.."
В последний момент все-таки попытался свернуть в сторону, но было уже поздно...
Веремеенко-сын пока был оставлен на свободе. Однако свободой она для него уже не была. Несмотря на все материны старания, лжесвидетелей не удалось раздобыть и оправданий никаких не было это Виктор и сам теперь отлично понимал. Задавил отца Кураевка была единой в безграничном возмущении, в осуждении, в коллективном своем суровом приговоре, вынесенном ею еще до официального суда, раньше речей районного прокурора.
Может, только теперь дошел до парня весь ужас содеянного. Полдня простоял, посеревший, на сельском кладбище возле свежей отцовской могилы. И после этого уже нигде не появлялся в село.
Видели: старчески сутулясь, слоняется один по морскому берегу. Как-то в конце дня появился возле пляжей пионерлагеря, возле тех мест, где когда-то врезался в детей на мотоцикле. Пляж был безлюден, детей забрали в школы, лишь стайка местных мальчишек гоняла по берегу мяч.
Они рассказывали потом, что отцеубийца бродил, будто привидение, в самом деле будто лунатик. Остановившись, смотрел, как море гонит прибой, устилает берег пеной.
Сказал ребятишкам: "Буду купаться". Дети подивились:
в такую пору никто из кураевских уже не купается, а этот...
Не стал даже раздеваться. В чем был, в том и побрел в море: глубже, глубже, но пояс, по грудь, по шею. Затем поплыл (он хорошо плавает, до самого горизонта, бывало, заплывал). Вот и сейчас плыл и плыл, пока не скрылся за волнами... Решили ребятишки: дурачится парень заплыл тут а возвратится, выплывет где-нибудь в другом месте. Он и выплыл через три дня напротив хаты деда Коршака, сторожа рыбартели. Коршак первым его и заметил: думал, говорит, детский мяч загнало, ныряет между волнами.
Думал так, пока не прибило к берегу тот "мяч"... Это и был Веремоенко-младший. Старые рыбаки, повидавшие на споем вену немало происшествий, никогда еще не видели, чтобы утопленник был в такой вот странной позе: в воде стоял он в полный рост, в одежде, стоял, как полагалось бы стоять на земле, совершенно вертикально. Потому и голова на волнах казалась похожей на плывущий детский мяч
* * *
Овладел Ягнич судном, этой загадочной лайбой. Начальство оказывает ему всяческое содействие: нужны элек тросварщики бери, маляры пожалуйста, материалы выпишем, лишь бы дело шло.
Орионец и ночует теперь на судне. После первой ночи не захотел больше оставаться в пустующем пока втором корпусе. Пускай там домовые хозяйничают, а он будет на своем судне, тут ему привычнее. Целыми днями работает, колдует потихоньку над лайбой, которая под его рукой должна из гадкого утенка превратиться в белоснежного лебедя.