Берег любви

Женщины обиженно умолкают. По прежним опытам знают: Чередниченко не переубедишь, Чередниченко - скала, не стронешь с места.

Инна, находясь псе эти дни на гумне, непроизвольно присматривалась к кураевскому Зевсу. Хотелось юной поэтессе глубже постичь его натуру, цельную, волевую.

И многое открыла для себя нового, о чем раньше имела лишь поверхностное представление. Не такой простой он, этот Чередниченко, как иногда кажется! Кое-кто усматривает в нем лишь самое очевидное - хозяйственник, могучий двигатель, талантливый организатор, как порой говорят о таких на собраниях. Если нужно, всех сумеет поднять, воодушевить, увлечь, а кого и заставить своей суровой властностью. Такой не посадит хозяйство на мель, каждый раз выходит с кураевцами из самого трудного положения... Знают в районе, что за Чередниченко могут быть спокойны, во всем на него можно положиться, не нужна ему лишняя опека - стихия там или но стихия...

Все это верно, тут в отношении Чередниченко двух мнений быть не может. Но Инне с ее зоркой наблюдательностью (если бы кто-нибудь сказал творческой, она бы смутилась)

постепенно открывалось еще и другое в нем, что она считала более существенным. Кроме его настойчивой требовательности, дьявольской энергии, которую этот пожилой уже человек проявлял неустанно, было в нем то, без чего не был бы он Саввой Даниловичем: за властным голосом, за словом твердым, подчас резким, даже грубоватым, девушка замечала в нем постоянное внутреннее уважение к людям, которое она мысленно называла "антиравнодушие", и Звезда у него, и слава, а от остальных колхозников Чередниченко себя ни в чем не отделяет, и годы, когда простым молотобойцем работал в колхозной кузнице, рядовым комбайнером стоял за штурвалом комбайна, Чередниченко считает золотой порой своей жизни. "Вожак! Человек из самой гущи народной, самородок" - так Инна сформулировала это для себя.

На току ее глаз мог не раз наблюдать, что этот громовержец хотя и неукоснительно требует дело, но получается это у него как-то не унизительно для подчиненного, даже подростка не обидит своим превосходством, на произвол не пойдет. Озабоченный всеми своими тоннами и центнерами, Чередниченко обладает и способностью нс упускать из поля зрения главного: он и сквозь пыль уборочной страды видит тех, кого видеть должен и на ком, собственно, все здесь держится. Очень важно было Инне все эти вещи для себя уяснить. Понимала теперь, почему, несмотря на все житейские бури, Чередниченко так долго держится на своем посту, непоколебимо стоит у руля, почему такое уважение ему от люден, такая сила духа, уверенность, ореол... Убедилась, что демократизм Чередниченко не наигранный, но фальшивый, что в натуре этого народного вожака есть, можно сказать, органическое ощущение самоценности человека - врожденное или, быть может, на фронтах приобретенное, выстраданное в те дни, когда рядом падали, погибали самые дорогие твоему сердцу.

Заметила также, что и люди это качество в нем чувствуют, угадывают его, пусть даже интуитивно, что-то там брошенное под горячую руку прощают, потому что более важно для них то, что в критическую минуту Чередниченко от тебя не оторвется, не наденет на себя панцирь бездушности, в каком бы ни был настроении. Когда переступаешь порог его кабинета в конторе - сразу навстречу: ну, что там у тебя, Пелагея? Выкладывай начистоту, разберемся...

Хотя иногда с таким обращаются, что вроде бы и не входит п его обязанности, с таким, от чего другой мог бы вполне законно отмахнуться, переадресовать эти хлопоты комунибудь другому... Ведь идут со всякой всячиной: кому справку, кому транспорт, кому лекарства редкостные раздобыть или устроить для больного в столице консультацию,- к кому приходят? Конечно, к голове. Возник в новой хате конфликт, "кончились чары, начались свары", припекло судиться или мириться - тоже к Савве Даниловичу, потому что каждый раз к судье в район не побежишь ведь...

Вчера, когда выпала удобная минута, Инна спросила председателя:

- Савва Данилович, есть у меня вопрос один деликатный: как вам при вашей огромной председательской власти, при вашем, ну, сказать бы, всемогуществе все-таки удается не потерять...

- Не потерять совести - это ты хотела сказать? - сразу засмеялся он.Что нс совсем обюрократился, сердце жиром не наплыло?

- Именно это.

- Грешен и я, дорогая, не идеализируй. Бывает, днем выдашь сгоряча кому-нибудь "комплимент", потом всю ночь мучишься: что это с тобой? Стал ужо толстокожим?

Забываешь, ком был, чьим доверием пользуешься? Нет, дружище, если дальше пойдет так, руководящее кресло тебе уже противопоказано, подавайся-ка ты, брат, неводы таскать в "рыбтюльку"!..

- Положение ваше, Савва Данилович, положение нашего кураевского Зевса, в самом деле таково, что могли бы II очерстветь... А если не очерствели, если и при таких дозах почета да славы сердце нс потеряло способности реагировать, не утратило чуткости, то мне как медику просто любопытно знать: почему?

Чередниченко нахмурился и ответил не сразу.