— Я тоже убивал людей, — говорит Киллиан. Кажется, он не шутит. Его брови сходятся на переносице, образуя глубокие морщины на лбу. Сейчас как никогда хорошо я вижу каждый год, проведенный Киллианом в море. Его возраст читается в том, каким мудрым в некоторые моменты бывает его взгляд.
— Это не одно и то же.
— А в чем между нами разница, Лу?
Я открываю рот, чтобы объяснить ему: он — пират, а я — жертва обстоятельств. Но успевают вовремя поджать губы, останавливая саму себя.
Это слишком жалко даже для меня.
— Не важно, — отмахиваюсь я.
Дёргаюсь к колчану, но Киллиан опережает меня, подхватывая его крюком за кожаную ручку.
Так мы и замираем, не отрывая взгляда друг от друга: Киллиан, неожиданно серьёзный и хмурый, и я, разгоряченная, словно кипящая смола.
И словно что-то щелкает. Я сокращаю расстояние между нами, хватаю Киллиана за воротник, притягиваю его к себе и целую. Обещание самой себе в том, что тот поцелуй возле лофта был первым и последним рассыпается под нашими синхронными вдохами. Боязнь того чувства, разрывающего лёгкие изнутри, когда Киллиан рядом, тает при соприкосновении его мягких губ с моими сухими и немного потрескавшимися.
Я не понимаю, что со мной происходит. Кажется, мужчина в таком же замешательстве. Когда мы отстраняемся друг от друга, и я прижимаюсь лбом ко лбу Киллиана, он выдыхает так тяжко, что моё сердце на мгновение замирает.
— Словно все, что я чувствовал до встречи с тобой, было ненастоящим, — шепчет он. — Это невозможно.
— Я просто чертовски привлекательна, — шучу я в стиле самого Киллиана.
Он улыбается и прикусывает губу. И мне снова хочется его поцеловать.
Там, где его ладонь лежит на моей талии, кожа под одеждой горит огнём. Жалеть о том, что у Киллиана нет возможности обнять меня двумя руками, слишком эгоистично, и всё же я не могу об этом не думать.
***
Плевать на людей, пялящихся на улице. Плевать на тех, кто что-то кричит в спину, и на тех, кто почти осмеливается преградить мне дорогу.
Это не их город. Он принадлежит моей матери. Да, она причинила вред моему другу — но с этим я разберусь чуть позже.
Единственное, что имеет значение в данный момент — это то, что по факту город и мой тоже.
Поэтому после того, как мы с Киллианом прощаемся, я иду в больницу и пересекаю её порог с гордо поднятой головой.
Пусть только попробуют, пусть только дадут мне хоть одну маленькую возможность, и я покажу им, что лимит моего страха исчерпан.
Теперь бояться будут они.
— Вот это сюрприз! — Таран, морщась от боли, садится в койке, когда я распахиваю дверь его палаты. На его лице улыбка, по которой я уже успела соскучился. Таран светится, как новенькая монета. Никогда в жизни я не видела лица добрее. — Ты же вроде только по ночам приходишь.
— Я устала строить из себя пустое место, — я присаживаюсь на самый край кровати, боясь причинить Тарану неудобства.
Он тут же протягивает ко мне руки, хватает за плечи и обнимает. Когда-то давно от него всегда пахло одинаково: сырым деревом, грязью и картофельными очистками, которыми он обычно кормил свиней. Но сейчас я не чувствую ничего, кроме едкого запаха лекарств и хозяйственного мыла.
— Как твои рёбра?
— По крайней мере, все на месте, — горько усмехается Таран и от этого морщится ещё сильнее. — Хотя, уже лучше. Врач сказал, что пара дней — и буду как огурчик. А ты чего это … снова стреляешь?
— Это вынужденная мера, — произношу я и тут же замолкаю. Что ещё мне ему сказать? Что моя мать, оказывается, Злая Королева — прототип Рогатого Короля, вселявшего в нас страх долгие годы? Что я обладаю магией, способной нанести непоправимый вред? Что сам Таран домой больше не вернётся и никогда не увидит Айлонви? Что стоит ему покинуть Сторибрук, как он попадёт в мир, которого даже я страшусь?
— Что тебя беспокоит? — Таран хмурит брови.
Его ладонь, сухая и тёплая, ложится на мои, сложенные в замок.
— Не знаю, как сказать тебе, — я прикусываю губу до тех пор, пока во рту не ощущается металлический привкус, а мысли не проясняются. — Но ты не сможешь вернуться домой.
Я думала, его лицо перекосится гневом. Думала, что он испуганно сожмёт мою ладонь и потребует объяснений. Думала, что он просто мне не поверит.
Но вместо этого Таран лишь произносит: «А», его рот дёргается в пародии на гримасу разочарования, но глаза остаются всё такими же безучастными.
Похоже, он прекрасно знал, что именно я ему скажу.
— А? — переспрашиваю я, тряхнув головой. - Всё, что ты можешь сказать - а?
— А чего ты от меня ждала, Лу? Я не был дома уже, — Таран на мгновение замолкает и поднимает глаза наверх, словно пытается сосчитать, — уже столько, что даже успел забыть, как выглядит собственный дом. Да что тут дом! — Таран всплёскивает руками. — Я не помню лица Айлонви! Того самого лица, которое когда-то считал самым красивым в мире — сейчас я даже не скажу, какого цвета у неё глаза!
Щёки Тарана вспыхивают алеющими пятнами, придающими его светло-карим, практически медовым, глазам искорку бешенства.