Берег и море (СИ)

— Это не сработает, — единственное, что я смогла произнести вслух.

— Всё возможно, если иметь качественные ресурсы, — ответил Голд.

Некоторое время мы просто смотрели друг другу в глаза, будто бы пытаясь вести немой диалог.

«Неужели, ты не шутишь?», — как бы спрашивала я, на что в ответ получила лишь приподнятое плечо.

— Можно поинтересоваться, о чём вы двое так активно молчите? — подала голос Эмма.

Она скрестила руки на груди, демонстрируя всем видом, что не отступит, пока не получит ответа.

— Когда умер Дэвид, — издалека начала я. — Помнишь, что я сделала, Свон?

Эмма кивнула.

— Да. И мы с Мэри Маргарет будет тебе вечность за это благодарны.

— Такие фокусы срабатывают только с определёнными людьми, — продолжила я, не обращая внимание на слова Эммы. — Например, если бы умерла ты, то своим сердцем бы я делиться не стала, потому что, в противном случае, мы бы обе отправились на тот свет.

Крюк за моей спиной прыснул. Эмма закатила глаза.

— Мисс мэр хочет сказать, — встрял Голд, — что только истинная любовь способна на подобные метаморфозы.

— Ну, в прочем, что и требовалось ожидать, — кивнула Эмма. — То есть, если нам каким-то невероятным чудом удастся отыскать истинную любовь Лу и уговорить его поменяться сердцами, мы спасём её? Это единственный способ?

— Похоже на то, — на выдохе произнесла я.

— Значит, дело за малым, — Крюк вышел вперёд. — Найти этого бедолагу и постараться доступно объяснить ему, что жизнь Лу гораздо ценнее его. — Губы пирата скривились, вот только я знала, что это не улыбка, а, скорее, отвращение к собственным словам.

— Уже нашли, — прошелестел голос Голда.

— И кто же он? — спросила Эмма.

В комнате повисла секундная пауза, тянущаяся целую бесконечность. Я успела подумать, что ничего не сработает, потому что никто в здравом уме не подпишет себе смертный приговор ради абсолютно чужого человека, когда Голд наконец произнёс:

— Лейтенант Киллиан Джонс.

***

— Нет, — отрезаю я, как только Реджина замолкает.

Это невозможно. Киллиан не настолько глуп, чтобы пожертвовать собственным сердцем ради… истинной любви? Ко мне?

Бред. Ведь бред, верно? … Да, нас всё время тянуло друг к другу, но, скорее, из-за обоюдного одиночества, ежели по какой-то другой причине.

Возможно, я скучаю по Киллиану сильнее, чем по кому-то ещё.

Возможно, когда он рядом, я наконец чувствую себя живой.

Возможно, целовать и обнимать его — моё самое любимое занятие.

Возможно, рядом с ним даже в самых тёмных уголках моей души выглядывает солнце.

Но истинная любовь?

— Глупости какие-то, — я качаю головой. - Мам, ты же обещала мне никогда не врать!

— Я и не вру, милая.

Реджина дёргает рукой, словно хочет до меня дотронуться, но я вскакиваю с кровати, на которой мы сидели бок о бок всё время, пока она говорила, и ищу взглядом хоть что-нибудь, что можно пнуть или разбить. В итоге, мне в голову не приходит ничего умнее, чем стукнуть ладонью по деревянной перекладине, поддерживающей балдахин.

Кожа горит огнём, но я ударяю снова и снова, пока Реджина не подходит и неожиданно сильной хваткой не останавливает меня, схватив за запястье.

— Ты не должна была позволить ему согласиться на это! — кричу я, задыхаясь.

Реджина поджимает губы. Их уголки опускаются вниз.

— Это было его решение, — тихо, будто бы боясь ещё сильнее меня разозлить, говорит она. — Я знала, что ты бы этого не захотела, и пыталась объяснить всем им, что не хочу, видя твоё счастливое лицо каждое утро, чувствовать вину, съедающую изнутри.

Я прижимаю саднящую ладонь к груди.

— Сколько мне сейчас лет?

— Двадцать пять.

Будто ножом в живот. Я сгибаюсь пополам и обессиленно опускаюсь на колени, прижимаясь спиной к кровати.

Киллиан мёртв. Сердце, которое он получил взамен на своё здоровое, остановилось около двух лет назад.

— Ты в порядке? — голос Реджины доносится до меня будто из трубы.

— Нет, — я качаю головой. - Нет, я не в порядке.

Сердце колотится словно бешеное, а ведь оно и не моё вовсе.

Я закрываю глаза. В какой-то момент мне кажется, будто мир вокруг исчезает, превращаясь в бездну, и я падаю в темноту запредельно долго, пока руки и ноги не начинают неметь от холода и продолжительной невесомости.

Мне требуется некоторое время, чтобы наконец прийти в себя, и ещё чуть больше, чтобы осознать: Киллиан не единственная жертва.

Генри. Её сын, хоть и неродной, в этом мире даже не родится.

— Зачем? — открыв глаза, спрашиваю я.

Реджина, оказывается, сидит рядом. В её руках одна из подушек, прежде лежавших на диване. Она ярко-красная и шёлковая, как и всё вокруг.