«Берег» и море

Хотя Алексей Иванович нередко вздыхал в дальнем плавании, но, разумеется, забыл супружеские шипы. И ему кажется в эти минуты, что его жена, моложавая и, по обыкновению не оборванная, необыкновенно любящая, заботливая, добрая и деликатная Нюнюша, тоскующая в одиночестве, — идеал чудной жены, да еще моряка! Пятеро прелестных детей — и все в крепких башмаках — кажутся ему еще любимее и милее. Квартира в Кронштадте уютнее, теплее и больше. Одним словом, «дом» представляется раем.

К капитану подошел вплотную старший офицер на смену и, схватываясь за поручень, сказал:

— Идите скорее греться, Алексей Иванович.

— А ведь пахнет штормягой и тому подобное! — проговорил капитан таким искусственно бодрым и даже развязным тоном, как будто бы штормяга доставил Алексею Ивановичу лишь одно удовольствие.

— По-видимому… к тому идет! — ответил серьезно Артемьев.

— Готовы к шторму и тому подобное, Александр Петрович?

— Все готово. Везде осмотрел. Штормовые паруса вынесены.

— Пожалуй, сейчас же поставить штормовые…

— Не прикажете ли подождать, Алексей Иваныч?

— Вы думаете, подождать?..

— Ветер еще позволяет нести зарифленные марсели… «Воин» отлично убегает от волны.

— Ладно. Подождем! — согласился Алексей Иванович и прибавил в виде вопроса: — Пожалуй, к вечеру норд-ост и тому подобное… отойдет?

В голосе звучало нетерпение и что-то заискивающее, точно он просил, чтобы и старший офицер надеялся, что шторма не будет.

— Едва ли. Иван Семеныч говорит, что здесь штормы ревут по неделям… Что же, приведем и будем штормовать!.. «Воин» — крепкое судно… Ни малейшей течи…

— И отлично… хорошее судно, да-с. А все-таки наградил Берендеев нас плаванием и тому подобное! — раздраженно сказал Алексей Иванович. — Ну, пойду погреться и попробую соснуть, а уж вы, голубчик… штормовые пораньше… Все спокойнее…

— Не беспокойтесь, Алексей Иваныч… Отдохните хорошенько! — участливо сказал Артемьев.

— Какой тут отдых с этой пакостной погодой!

И, обращаясь к вахтенному офицеру, Алексей Иванович приказал разбудить его, если что случится.

— Да чтобы часовые хорошенько вперед смотрели! — неожиданно строго крикнул он.

— Есть! — уверенно-спокойно ответил Ариаднин. — Будьте спокойны, Алексей Иваныч! — заботливо прибавил «мичманенок», нисколько не обижаясь на свирепый окрик всегда мягкого и деликатного капитана.

Молодой мичман понял, что Алексею Ивановичу хотелось отдать какое-нибудь приказание и показать, что и он может быть строгим капитаном.

Алексей Иванович осторожно двинулся по мостику и приостановился у компаса, где стоял Ариаднин. Словно бы извиняясь за окрик, капитан проговорил совсем ласково:

— А вы, Сергей Васильич, оделись бы теплее, а то замерзнете в своем пальтишке. Пришлю полушубок… Да велите матросам дать по чарке водки за меня… Ишь, дьявольский ветер и тому подобное…

Когда Алексей Иванович спустился в свою натопленную каюту, вестовой Никифоров снял с капитана доху и тотчас подал завернутый в салфетку стакан горячего чая и затем графинчик с коньяком. Алексей Иванович подлил коньяку и велел снести мичману полушубок.

— Да и валенки есть, кажется. Снеси!

После четырех часов наверху Алексей Иванович испытывал необыкновенно приятное ощущение физического удовольствия от тепла и дивана. Он выпил стакан чаю, прилег на диван, но спал несколько минут.

Он вдруг вскочил и присел на диване, прислушиваясь к гулу; он чувствовал, как корма вздрагивает на воздухе и тяжело падает. Одному в каюте уж ему не нужно было «показывать пример», и осунувшееся лицо Алексея Ивановича было встревожено и растерянно.

— Никифоров! Узнай, что наверху!

— В одном положении, вашескобродие! — уныло ответил Никифоров, придерживаясь за косяк двери. И, сам бледный от страха, спросил: — Прикажете уложить какие поценнее вещи, вашескобродие?

— Зачем?

— А на случай, если будем топнуть, вашескобродие.

— С чего ты взял?

— Так я подам чаю, вашескобродие?

— Подай и влей три ложки коньяку.

— Есть!

Подавая стакан, Никифоров проговорил:

— То-то дома-то у нас лучше, вашескобродие…

— Еще бы!

— А кругом вода… Так не укладываться?

— Ты дурак, Никифоров. Где здесь спастись?

— То-то некуда, вашескобродие… Лучше и не думать. Думай не думай, а все от бога. Захочет, так и штурмы не будет, а будет — вызволит.

И Никифоров как будто несколько успокоился.

Но эта философия не успокоила Алексея Ивановича. Он душевно суетился, как человек, не имеющий под собой никакой почвы и потерявший способность обобщать факты. Снова подняться наверх и посмотреть, что там, ему не хотелось. В каюте тепло, а там… пакость. И Артемьев сумеет распорядиться. И дали бы знать, если бы что-нибудь случилось. И то он отстоял почти четыре часа, спустившись только, чтобы наскоро пообедать.