Берег динозавров

Человек считает себя центром Вселенной. До тех пор, пока не затронута эта основа основ, он переносит любые потери, переживает любые трудности.

Когда основа разрушена, остается лишь искра разума, затерянная в серой бесконечности. Теряется мера потерь, надежд, свершений и побед.

Даже когда развившийся интеллект указывает, что эта основа лишь произведение собственного мозга, что бесконечность не знает масштаба, а вечность не знает продолжительности, — любой человек держится за свою самость, как философ цепляется за жизнь, которой неминуемо придет конец, держится эфемерных идеалов и борется за правое дело, которое забудут.

Человек в красном — продукт высокой культуры, на пятьдесят тысяч лет впереди Центрального коммутатора, на десять тысяч лет, в свою очередь, опережающего первых исследователей древней эры. Кто, как не он, с его могучим интеллектом и великолепной подготовкой, должен понимать, что само существование агента более поздней эры навсегда разрушает его картину мироздания — и роль его народа в ней.

Но как обезьяна удирает от большой кошки, так и этот человек среагировал инстинктивно, спасая свои драгоценные иллюзии, — вернулся на родную почву.

И куда ушел он, туда и мне предстоит дорога.

Глава 41

Не без сожаления я избавлялся от блоков гипнотического внушения, уровень за уровнем. Осознание меры вещей приходило, обрушиваясь камнепадом. Безукоризненный порядок машинного зала Центрального коммутатора на глазах превращался в нагромождение грубых приспособлений — чем он и был на самом деле. Сверкающие приборы сделались амулетами дикаря — или блестящим мусором в гнезде сороки. Вокруг меня развертывалась многопорядковая вселенная, под ногами, слой за слоем, оживала планета. В безграничном пространстве собирались облака звездной пыли, звезды летели по галактическим орбитам, и вновь звучал ритм возникновения и разрушения вселенной. Изящным дворцом поднялась единая концепция пространства-времени, прошлого-будущего, бытия-небытия.

Сконцентрировав малую долю сознания на морщинке в зеркальном поле реальности первого порядка, я осторожно прикоснулся, вошел в контакт…

Крутая скала выступала из зарослей кустарника. Голые корни цеплялись за камень, как жадные руки. До человека в красном было тридцать футов. Я поскользнулся на гальке, рассыпанной по каменному ложу; он повернулся, глядя в ужасе.

— Нет!.. — крикнул он, нагибаясь за оружием первого обезьяночеловека.

Камень описал дугу, мягко лег мне под ноги.

— Не надо создавать лишних неприятностей, — сказал я.

Человек в красном закричал без слов — так мог бы кричать его далекий предок — и пропал снова. Сквозь миг света и тьмы я устремился за ним.

Жара и слепящее солнце напомнили мне Берег Динозавров — далекую страну в таком простом мире. Под ногами толстый ковер пыли, на горизонте — черная линия далекого леса. Совсем рядом человек в красном целится из какого-то оружия, компактного и плоского. За ним два низеньких чернобородых человека в засаленных балахонах из грубой черной ткани делают ритуальные жесты загрубелыми от работы руками.

Человек в красном выстрелил. Ливень розового и зеленого огня пролился безвредно, не задевая. В глазах человека мелькнул ужас — он исчез.

Глубокая ночь, под ногами — комья мерзлой земли, затянутое бычьим пузырем окно лачуги светится желтым. Он присел у низкой стены из каменных обломков, хочет спрятаться в глубокой тени, как испуганный зверь.

— Бесполезно, — сказал я. — Конец неизбежен.

Он исчез, захлебнувшись криком.

Небо, как воронка тысячи смерчей; молнии бьют сверху, сквозь клубящиеся облака, и снизу, срываясь с исхлестанных дождем голых скал. От камня поднимается пар. Под ногами слышен глухой рокот, будто обрушивается гребень огненной волны.

Он висит в воздухе напротив меня, материальный лишь наполовину: призрак далекого будущего на заре юности мира. Лицо — маска смертного ужаса.

— Ты себя погубишь! — Я повышаю голос, чтобы перекричать вой ветра. — Нельзя выходить так далеко за пределы радиуса действия…

Он пропал, я следом. Мы стоим на горбатом мостике без перил, над рукотворной пропастью в десять тысяч футов глубиной. Знакомое место: город пятой эры, год примерно двадцатитысячный от Рождества Христова.

— Чего тебе от меня надо? — прорычал он, оскалившись, как загнанный в угол хищник.

— Возвращайся, — сказал я. — Расскажешь то, что им полагается знать.

— Нам не хватило одного шага! Мы победили небытие — так мы думали!..

— Зачем же небытие? Вам остается ваша жизнь. Ее надо прожить. Все, что вы имели раньше…

— Все, кроме будущего! Мы ведь тупиковая ветвь, не так ли? Мы поглотили энергию тысячи энтропийных линий, чтобы гальванизировать труп нашей реальности. Но за нами ничего не последует, разве не так? Пустота — ничего больше.

— У вас есть свое предназначение. Своя роль. Вы ее сыграли; еще сыграете. Это неизбежно.

— Но вы… — Он глянул на меня через пропасть. — Вы — кто вы такие?

— Ты знаешь, каким должен быть ответ.