Берег

– Danke, - пробормотал Никитин и посмотрел на потолок, на его гладкую чистоту, по которому веерообразно и зыбко расходились розоватые блики солнца как отражение в воде.

"Ей надо сейчас как-то сказать, чтобы она ушла, - поспешно подумал он, испытывая потребность высвободиться из необычного положения вяжущей скованности. - Она здесь, а я не одет. Как ей сказать: "komm", "weg", "zuruck"? [пошла, прочь, назад] Или махнуть рукой в сторону двери? Может быть, улыбнуться и сказать: "Danke, zuruck"? Каким с ней быть - вежливым, строгим, официальным? Она видела меня вчера в том жутком состоянии. Я кричал на Меженина. И наверно, она боится меня. Что она говорит? О чем она говорит?"

– Herr Leutnant… Hamburg, Kurt dort [Гамбург, Курт там], - разобрал он отдельные, неясно понятные слова из ее речи, неловко натолкнувшись на ее расширенные мольбой глаза.

– Черт… я не понимаю по-немецки, - сказал он. - Знаю немного. Что? О чем вы?

А она говорила что-то быстро, тревожно, заискивающе, тонкий голосок ее чуждо звучал, произносил немецкие фразы, сливаясь в какое-то беспокойство, в подобострастную просьбу, и Никитин, безнадежно силясь понять ее, вдруг Смыслове соединил несколько знакомых слов "Kurt", "nach Hamburg" [Курт… в Гамбург], увидев, как ее пальцы стали показывать на поверхности подносика шагающие ноги, и он для подтверждения уже возникшей догадки переспросил:

– Как? Курт ушел?.. Kurt kom nach Hamburg? [Курт уехал в Гамбург? (искажен.)] То есть… - Он так же пальцами изобразил движение ног по перине, в конце движения начертил вопросительный знак, повторил: - Гамбург? Курт? Один? Kurt ein? А вы?

– Курт, Курт… - Она сине осветила его глазами, закивала так торопливо, что медно-желтые волосы рассыпались по ее щекам, но сейчас же с ожиданием и страхом прижала щепотку пальцев к груди - и вновь заговорила робко, спешаще, взволнованно, объясняя, прося его о чем-то.

Он не понимал и, не понимая, то слегка улыбался, то хмурился, - и это малейшее изменение его лица настороженным выражением обозначалось на ее лице, оно становилось то умоляющим, то недоверчиво-радостным, то погасшим; и тогда наконец он принял единственное решение:

– Послушайте… где-то здесь разговорник. Прошу, подайте мне его. Bitte, geben Sie mir Buch. Klein Buch [Пожалуйста, дайте мне книгу. Маленькую книгу]. - Он показал на комод. - Кажется, там. Deutsche-russische Buch?! [немецко-русская книга (искажен.)] Прошу вас. Bitte…

Она, вникая в его речь, проследила за его взглядом и тотчас сказала, округлив губы: "О!", проворно поставила подносик на комод, обеими руками бережно, будто хрупкую вещь, взяла с комода еще довольно новенький, незалистанный разговорник, сделала шажок к постели, опять полуприседая:

– Bitte schon, Herr Leutnant.

Он развернул разговорник, пролистал главы: "Допрос пленных", "Разговор в сельской местности" ("А, все не то, все не то!"), остановился на главе "Разговор с мирными жителями", сказал в приготовленном внимании к нужным фразам:

– Noch einmal… Langsamer sagen Sie, bitte [Еще раз… Говорите, пожалуйста, медленнее (искажен.)].

– Ich bleibe-e… hier… mein Haus… mein Zimmer… [я остаюсь… здесь… мой дом… моя комната] - для чего-то сама коверкая грамматику, протяжно заговорила Эмма и при этом напряженнее и напряженнее прикладывала щепотку пальцев к груди, отрицательно качала головой. - Ich, ich… bleibe hier… Haus…

Наморщив лоб, он старательно искал в разговорнике соответствующие ее словам ответы ("Haus" и "Zimmer" были известны со школы) и не находил ничего подходящего, кроме никчемных сейчас, воинственных вопросов, что произносят надсадным криком между автоматными очередями: "В вашем доме не прячутся немецкие солдаты?", "В верхних комнатах никого нет?", "Кто хозяин этой квартиры?"

– Не понимаю… Nich verstehe [не понимаю], - бормотал он, сердясь на себя. - Как болван немой! Что вы говорите? Haus? Zimmer?

– Ein Moment, Herr Leutnant! Entschuldigen Sie… [извините]

Она села на край постели, заглядывая в разговорник, тихонько наклонилась, овеяв сладковатым запахом волос, сокровенно-теплым телесным запахом халатика; он рядом, избоку увидел край ее ясного, внимательного глаза, веснушки на щеке, край нежной, шелковистой брови и, покрываясь жаркой испариной от ее близости, непроизвольно отодвинул ноги под периной, ставшей неимоверно тяжкой, душной, подумал с мгновенным и привычным опасением:

"Зачем я позволяю ей смотреть в разговорник? Это все-таки военная тайна… Зачем она села на постель? Надо ей об этом сказать".

– О! - воскликнула она, водя мизинцем по строчкам и обрадованно и вместе виновато попросила его шепотом: - Lesen Sie russisch, Herr Leutnant [читайте по-русски, господин лейтенант].

"Как ей сказать? Как?"

Он не совсем отчетливо разобрал строчки под ее мизинцем с обгрызенным ноготком и не сразу прочитал вопрос по-немецки, суть которого стала ясна лишь по переводу на русский язык: "Вы беженцы? Из какого города?" - "Нет, это наш дом, мы остаемся здесь".