Берег

Самсонов отхлебнул вино из бокала, пробормотал пасмурной ернической скороговоркой:

– Надеюсь увидеть твист, шейк и танец живота - все вместе. Валяйте на здоровье, господа, веселитесь, а я понаблюдаю.

После взрывов и грома синкоп все сразу стало тихим, старомодным, даже сонным, озаренным мерцанием свечей, - в красноватом полусумраке усталые пары передвигались, плыли среди замедленного течения музыки, иные, обнявшись, дремотно ходили по кругу, иные в изнеможении чуть раскачивались на одном месте, потные, лохматоволосые парни, расхристывая курточки на "молниях", поворачиваясь возле своих столиков, то и дело хватали с них коричневые бутылки кока-колы, пили большими глотками, вытирали рты, передавали бутылки друг Другу" но продолжали топтаться, утомленно подрагивать телом, как будто не могли остановить заведение однообразную вибрацию ног.

Войдя в лениво-кругообразное течение толпы, Никитин внутренне изумился своей необдуманной дерзкой смелости - пойти танцевать с госпожой Герберт в немыслимом ночном кабачке где-то в Гамбурге! - и, подтверждая это наивное безумство, сказал ей:

– Хоть убейте, не знаю, что за танец, но вы уж подчиняйтесь мне, чтобы избежать конфуза. Я постараюсь вспомнить, как это делалось тысячу лет назад.

Она ответила ему согласной улыбкой, легонько погладив его по плечу, и он, ощутив ее осторожное прикосновение и ее спину в разрешенном и дозволенном объятии, запах сладковато-горьких духов, опять ясно представил то утро и прохладную влажность вымытых туалетным мылом волос, когда она с покорным отчаянием обняла его в первый раз: "Ах, герр лейтенант!.."

– Госпожа Герберт, я заметил, что вы молчали и о чем-то думали… - сказал Никитин, стараясь не видеть чистую седину в ее волосах, а силясь сравнить, сопоставить случайное, когда-то бывшее в их молодости благостное утро и вот этот прозрачно-синий, устремленный в эго зрачки взгляд, в котором ему хотелось увидеть и ее и себя из неправдоподобно другой, чудилось, приснившейся жизни, где была райская тишина без войны, теплая трава, счастье светоносного весеннего воздуха. - Госпожа Герберт, - повторил Никитин шепотом, заглядывая в переливающиеся блеском влаги ее глаза. - Я помню… я многое помню, госпожа Герберт… - Он помолчал, перевел дыхание. -… даже то, как вы учили меня произносить по-немецки "Шметтерлинг". Было солнце, раннее утро, в окно влетела бабочка. Помните? Потом эта фраза: "Лерне дойч, лерне дойч…"

– Лерне дойч?.. - шепотом выговорила госпожа Герберт. - Вы помните? О, господи…

Ее пальцы повлажнели в его пальцах, ослабленные колени стукнулись о его колени, - и это проявление какого-то невнятного страха и нескрытой радости пронзило Никитина зябким дуновением: неужели она не забыла, до сих пор помнила слова, которые они говорили тогда друг Другу? Он сказал быстро:

– А вы помните, как я учил вас нескольким русским фразам?

Она засмеялась, приготовленно округлила губы и, разделяя слоги, выговорила по-русски:

– До с-ви-дань-я… н-не забы-вай мень-я… - И, сделав паузу, пожимая его руку влажными пальцами, прибавила: - Я льюблю т-тебь-я… Так? Так?

Никитин не ожидал, что она могла вспомнить эти слова, выученные ею двадцать шесть лет назад, произнесенные им в майскую ночь с редкими крупными звездами над покойно спящим городком, когда вздрагивало от их дыхания пламя свечи, а они поочередно писали на листе бумаги русские и немецкие фразы, веря и не веря, что должны надолго расстаться. Нет, он знал и чувствовал, что завтра многое непоправимо изменится в его жизни и больше они не увидятся, - а она, цепляясь за слабенькую надежду, за невозможность, запомнила оказанные им русские фразы? Но, неизвестно почему, сейчас, все-таки пытаясь уйти от серьезного поворота в разговоре, он пошутил:

– Когда в университете я изучал немецкий язык и, конечно, заваливался не раз, то вспоминал вашу фразу: "Лерне дойч, лерне дойч". Оказали на меня влияние, вот видите как…

– Вы хорошо говорите по-немецки, - сказала она и, явно колеблясь, спросила неуверенно: - Ваша жена… она кто по профессии?

– Она врач. А… ваш муж?

– Он умер в пятьдесят четвертом году. Мы прожили вместе четыре года.

– У вас есть дети?

– Одна дочь. Но она не живет в Гамбурге. Вышла замуж и уехала с мужем в Канаду.

– А ваш брат? Я смутно помню вашего брата. Кажется, его звали Курт? Где он?

– В Дюссельдорфе. Он известный адвокат. Имеет свою контору. Много дел, много работы. Перед вашим приездом я звонила ему, он очень хотел приехать в Гамбург, но не смог.

– Скажите, я хотел вчера подробно расспросить, каким образом именно вы пригласили меня на дискуссию? Как вы узнали? Неужели по фотографии?

– Я увидела вашу фотографию на книгах, которые издавались на Западе. Ваши романы проходили через мои магазины. Только после этого я их прочитала.

– И меня можно было узнать на фотографиях?

– Да. Я узнала.

– У вас лучше память, чем у меня. Слишком многое наслоилось в моей памяти после войны. Слишком много было всего. В общем - бОльшая половина жизни прошла, хотя об этом нет времени подумать, к сожалению.