Беранже

Малиновки и коноплянки,
Дрозды, щеглы и снегири,
И жаворонок, друг зари,
Певучей уступив приманке,
Мой дар за песни — сухари —
Клевали на лесной полянке.
Налетели,
Загалдели,
Засвистели,
Льются трели,
Трели,
Трели.

А теперь он не торопясь побеседует с важным черным дроздом. Может быть, дрозд ответит ему, почему птицы так боятся людей? Ах, люди — деспоты? Люди вероломны? Да, дрозд, конечно, прав, таких много. Но пусть дрозд поверит, что его собеседник с дудочкой из тростника совсем не таков.

«Мне общий с вами жребий дан —
Ведь птицы и поэты — братья».

И птицы весело галдят. Вероятно, приветствуют поэта.

А дрозд сквозь гам и кутерьму
Кричит: «Он знает песен тьму,
Он — добрый малый по натуре,
Не худо б крылья дать ему,
Чтоб с нами он парил в лазури».

Молодец дрозд! Понимает толк в людях!

Иногда Беранже кажется, что и впрямь недурно было бы превратиться в этакую вольную птаху, выводить себе трели на полянке. Но и сюда, в лесную тишь, к нему непрестанно несутся людские зовы.

Там, в маленьком домике, где Жюдит, в переднике, засучив рукава, готовит сейчас обед, там на некрашеном деревянном столе лежит пачка писем, на которые ему надо ответить, и пачка газет. И новые книги из Парижа. Газеты он пробует не читать, но от собственных мыслей не спрячешься в самом глухом лесу. Лес только помогает иногда настроить их на более веселый лад. Вот как сейчас, в этот весенний день.

Где она, прежняя его веселость?

Чужда притворства или позы,
До слез она смешила всех.
Теперь умолк беспечный смех…

Шутить он, конечно, не разучился. Всегда может вызвать острым словечком дружный смех за столом. Но это уже совсем не то, что прежде, когда неунывающий бедняк смехом разгонял тревоги, и казалось, сами тучи, сгущавшиеся над его головой, разрывались от этого смеха и солнце выглядывало сквозь них: кто это так хохочет?

Несколько лет назад вместе со старым приятелем времен «Погребка», песенником Бразье, который оказался соседом Беранже в Пасси, они часто вспоминали прежние дни. «То-то жилось!» Так Беранже назвал одну из песенок, навеянных воспоминаниями молодости. Бразье теперь умер. Друзья юности Вильгем и Антье не заглядывают в глушь Фонтенебло. Некогда.

Одна Жюдит неизменно делит с ним сельское одиночество. У нее все такая же ясная голова и неисчерпаемый запас спокойствия, хотя хлопот, забот и беспокойств по горло. Веди хозяйство да еще ухаживай за старой теткой Мерло, сестрой матери Беранже. Вдова портного, тетушка Мерло осталась без всяких средств к существованию. Беранже с Жюдит приютили ее вместе с целой стаей ее любимиц кошек и перевезли в Фонтенебло. Старушка выжила из ума, капризничает, кошки мяукают. Ничего не скажешь, общество не из веселых…

Но еще больше теткиных причуд удручают Беранже и его подругу письма от Люсьена, которые изредка приходят с острова Бурбон. В письмах этих вечные жалобы на нехватку денег, на работу, на горькую судьбу.

«Не жалуйся на свою жизнь, — отвечает Беранже, — ты сам ее сделал такой». Он не отказывает сыну в помощи, регулярно посылает тысячу франков в год, выкраивая из своих небольших средств, хотя Люсьену — ведь ему уже за тридцать! — давно пора бы встать на собственные ноги. Ни деньги, ни советы не идут ему впрок. До Беранже дошли слухи, что Люсьен женился на местной жительнице острова, негритянке. Теперь он уже окончательно застрянет там… Женился, но не переменился. Наоборот, стал еще ленивее и безалабернее. Говорят, что бросил службу…

Со вздохом Беранже поднимается с пенька. Пора домой. До свиданья, дрозд! Ты еще станешь героем песни. И вы, леса Фонтенебло, хотя вы и не нуждаетесь в прославлении. И без того хороши. Но как знать? Бывает, что песни долговечнее самых мощных дубов и вязов. Дубы отживут, а песни все еще звучат, Ждет ли такая же судьба и его песни? Или их скоро забудут, как и его самого?

* * *

Пока что его все же не забывают. Томики песен его успешно переиздаются. Иллюстрирует их художник Гранвиль. Мастер острой политической карикатуры, прославившийся шаржами на Луи Филиппа и на других деятелей Июльской монархии, художник-анималист, остроумный интерпретатор басен Лафонтена, Гранвиль превосходно передает в рисунках дух песен Беранже.

«Я до того горжусь, что вы комментируете меня, что рискую предпочесть комментарий тексту, — пишет Беранже Гранвилю. — Часто вы обнаруживаете бесподобную идею и в такой песне, которую я сам считаю одной из худших… Но естественно, что человек, придавший столько разума животным, прибавляет его и моим произведениям. Я счастлив был бы объяснить это сродством наших мыслей и чувств…»