Беовульф

— О, мед хмельной да пенный! — воскликнул король, выхватив из рук королевы наполненный рог. —Сюда его, сюда! Спасибо, спасибо, дорогая моя Вальхтеов.

Она подняла взгляд на короля, но Хродгар уже отвернулся, поднес рог к губам, мед уже тек ему в рот, проливался на бороду.

Рог, который держал в руках король, — редкостное сокровище. Конечно же, создали его во дни давно минувшие, когда в их стране водились искусные мастера. Нынче таких умельцев не отыщешь. Или же изготовлен этот сосуд в каком-то дальнем королевстве, где искусные мастера еще сохранились. Добытый ее мужем из какого-то драконьего клада, рог этот радовал глаз королевы Вальхтеов. Она не обращала внимания на жирные пальцы мужа, любовалась узорами и таинственными надписями, чеканкой по золоту, двумя когтистыми лапами, приделанными к рогу так, чтобы его можно было поставить на стол, как ставят кубок. Для удобства рог снабдили еще и рукояткой в виде выгнувшего спину крылатого дракона. Дракон сделан из золота, в горле его горел крупный рубин. Голову дракона венчали рога и многочисленные шипы, ужасные клыки торчали из широко распахнутой огнедышащей пасти. Художник, должно быть, вдохновлялся змеем Нидхёггом, свернувшимся во тьме у корней Мирового Древа, дремлющим до поры до времени в ожидании своего часа.

Хродгар рыгнул, вытер рот, похлопал ресницами... Затем поднял опустевший рог над головой и продолжил речь:

— В этом зале будем мы делить трофеи боевые, золото и яркие камни, будем объедаться и опиваться, будем блуду предаваться, ха-ха-ха! Отныне и вовеки веков. Имя этому залу Хеорот!

Снова завопили таны, завизжали их развеселые подруги. Застучали по столешницам увесистые кулаки, затопали в приливе энтузиазма сапоги, и Хродгар опять повернулся к Вальхтеов. На бороде и усах его сверкали капельки меда, как мелкие слезы янтаря.

— Наградим подданных, дорогая!

Вальхтеов лишь пожала плечами, даже не повернув головы. Король, кряхтя, нагнулся и запустил руку в деревянный ящик, втиснутый между креслами его и королевы. Ящик до краев заполняли золотые и серебряные монеты, украшенные портретами разных королей, перстни, бляшки, брошки и прочие драгоценные побрякушки. Хродгар взмахнул рукою над столом, и на пирующих посыпался сверкающий дождь. Новый взрыв смеха и ликующих возгласов; некоторые из монет и безделушек были подхвачены в воздухе, остальные запрыгали по столу или упали на пол. Смех угас, сменился пыхтением и сопением усердных сборщиков урожая королевской милости. Иной раз они сталкивались лбами, вполголоса переругивались, стараясь не привлечь внимания монарха, не оскорбить его чувств.

Король снова нагнулся к ящику, порылся, вытащил и поднял над головой золотой обруч:

— А это не для кого-нибудь, не для любого. Это для Унферта, мудрейшего из мудрых, хвастливейшего из хвастливых... Где ты, Унферт, хорек драный, тюлень дохлый, потаскун паршивый? Унферт! Унферт!!!

В другом конце зала, стоя у глубокой канавы, вырытой в полу, дабы гостям не приходилось подставлять ветру и морозу чувствительные части тела, Унферт облегчал мочевой пузырь, не прекращая оживленно беседовать — и даже жестикулируя при этом — с другим советником короля, Эскхере. За царящим в зале шумом и собственным голосом хмельной Унферт не услышал монаршего зова. Он отдавал черной зияющей канаве ее долю поглощенного на пиру меда. Лицо Унферта отличалось жесткостью и угрюмостью, волосы отливали чернотою, как перья ворона, сам он — худ и жилист, а зеленые глаза напоминали камушки счетной доски.

— Не спеши смеяться, — увещевал он Эскхере. — Пора отнестись к этому серьезнее. Слышал я, что вера эта зародилась в южных землях, за морем Срединным, но там не укрепилась, а разошлась от Рима на север, в земли франков[17].

Эскхере сосредоточенно провожал взглядом собственную янтарную струю.

— А вот как ты думаешь, ежели их столкнуть на ножах, то кто победит, Один или этот твой Иисус Христос?

— Унферт!!!!!! — зарычал Хродгар, и на этот раз вызываемый услышал зов повелителя.

— Вот так всегда, — проворчал себе под нос Унферт. — Отлить не дадут спокойно. Тяжкая наша доля.

Эскхере затряс бородой, рассыпал мелкую дробь смеха.

— Поспеши, король ждать не любит. Что такое низменные потребности твоего мочевого пузыря в сравнении с высочайшей волей властелина?

— Унферт, ублюдок, сын ублюдка Эгглафа! Где ты, неблагодарная скотина?!!!

Унферт торопливо убрал свое хозяйство в штаны, пробрался сквозь толпу. Кто-то его пропускал, почтительно уступая дорогу, ктото вообще не замечал ни его, ни чего иного на свете. Но вот он уже достиг подножия королевского помоста. Выдавив дежурную улыбку, он поднял руку, обращая на себя внимание владыки:

— Я здесь, повелитель.

Хродгар ухмыльнулся, обратил на своего ближайшего советника милостивый взор и опустил на его шею золотой обруч.

— Ты слишком добр ко мне, властелин. Щедрость твоя многократно превосходит мои скромные...

— Нет-нет, никакой щедрости. Ты это заслужил, верный Унферт, добрый мой Унферт.