Бенвенуто Челлини

Кто нас утешит, Маттио? Чья сила
Нам помешает изойти слезами,
Когда, увы, не ложь, что перед нами
Безвременно на небо воспарила

Сия душа, которая взрастила
Столь дивный дар, что равного и сами
Не помним мы и не создаст веками
Наш мир, где лучших рано ждет могила?

Дух милый, если есть за тканью тленной
Любовь, взгляни на тех, кому утрата
Печалит взор, не твой блаженный жребий.
Ты призван созерцать Творца вселенной
И ныне зришь Его живым на небе
Таким, как здесь ваял когда-то.

Через две недели пребывания в родном городе, когда он «уже смог оторвать голову от подушки», Бенвенуто отправился к герцогу — оправдываться. Во дворец Медичи его принесли на носилках. Приближенные герцога смотрели на него, как на чудо, мало того что он еле жив, так он еще и бесстрашен!

Во Флоренции Бенвенуто успели сообщить имя человека, который его оклеветал, — художник Джорджетто Васселларио. Под этим именем скрывается всем известный Джорджо Вазари, художник, архитектор, автор знаменитых «Жизнеописаний», и тем удивительней выглядит характеристика, которую дал ему Бенвенуто бестрепетной рукой. Он умел любить, умел и ненавидеть. «Эту скверную услугу оказал Джорджетто Васселларио, аретинец, живописец, быть может, в награду за столько благодеяний, ему оказанных; ибо я содержал его в Риме и давал на расходы, а он поставил мне верх дном весь дом; потому что на руках у него была такая сухая проказочка…» Ругань Бенвенуто я процитирую в другом месте, там она более уместна. Понятно, что Бенвенуто руководила злоба. Хорошо, что Вазари не прочитал этих оскорбительных строк.

Бенвенуто удалось оправдаться перед герцогом. Один вид больного говорил в его защиту. Стали искать виноватых. Вазари категорически отрицал свое участие в этом деле. Портной герцога закричал:

— Ах ты, висельник, или ты не знаешь, что я это знаю наверное!

Позднее свой человек при дворе сказал Бенвенуто, что если Вазари и говорил герцогу плохое о Бенвенуто, то по наущению и приказанию Оттавио Медичи — это был настоящий, реальный враг.

— Он тебя ненавидит. Уезжай-ка ты из Флоренции по-добру по-здорову.

Тогда Бенвенуто не знал, что это была его последняя встреча с герцогом. Он вернулся в Рим, стал прилежно работать над медалью с изображением Алессандро и ждал, когда же Лорензаччо пришлет ему обещанный оборот для медали. В мастерскую захаживал Франческо Содерини, флорентийский изгнанник. Бенвенуто отзывается о нем неодобрительно — «некий дурачина». Этот «дурачина» издевался над работой Бенвенуто: «Ты хочешь увековечить этого тирана?» Еще Франческо говорил, что если бы мог, то украл бы у Бенвенуто его чеканы.

Пришло письмо из Флоренции. Монте Агуто писал, что разговаривал про оборот для медали с этим сумасшедшим философом Лоренцино, «каковой сказал, что днем и ночью ни о чем другом не думает и что он это сделает, как только сможет», но тут же добавил, что лучше бы Бенвенуто сам придумал сюжет для оборота.

Пришла зима. Однажды в Крещение Бенвенуто с Феличе отправился на охоту. Настреляли гусей, к ночи возвращались назад. Когда они поднялись на небольшой бугор, то взглянули в сторону Флоренции, «…оба мы издали крик изумления, говоря: «О Боже небесный, что это за великое дело такое видно над Флоренцией?»» Это было как бы «большое огненное бревно, которое искрилось и издавало превеликий блеск».

От Рима до Флоренции 300 километров, так что ничего похожего на отблеск пожара Бенвенуто видеть не мог. Описанное в книге «огненное бревно» могло быть только знаком, чудом Всевышнего, а скорее всего, просто литературным приемом, позволяющим автору выступить в роли предсказателя. Бенвенуто поделился впечатлением с друзьями, и те сказали:

— Что-то это да значит! Будем ждать вестей из Флоренции.

И вести скоро пришли: герцог Алессандро по прозвищу Мавр, сын чернокожей и папы Климента VII, убит, а убийца — его брат Лоренцино, он же Лорензаччо. Вся эта история и сам убийца — Брут XVI века — очень волновали во все времена историков, романистов и драматургов. Я видела на сцене «Современника» драму «Лорензаччо» (по-моему, Мюссе). Это было давно, Лорензаччо играл совсем молодой Константин Райкин — он великолепно двигался, эдакая кошачья опасная повадка, великолепно нес текст. В черном трико, на голове черный паричок — злодей, да и только, а герцог был веселым, обаятельным бабником, зрители ему явно сочувствовали. Мне тогда и в голову не приходило, что я когда-нибудь сама возьмусь описывать эту историю.