Бенефис Лиса

— Нет, но мне не раз приходилось о вас слышать, генерал. — Шпеер щелкнул каблуками, приветствуя генерала. — Приятно познакомиться. — Он стал рассматривать снимки. — Нехорошо. Совсем нехорошо. Осколочные переломы большой берцовой кости в трех местах.

— Я знаю, нужно бы госпитализировать и на растяжку, но совершенно нет мест, — сказал Гамильтон.

— О, я полагаю вполне приемлемо зафиксировать кости и наложить гипсовую повязку. — Шпеер добродушно улыбнулся и снял пальто. — Но, господин профессор, это вам немного не по специальности. Я с радостью займусь этим вместо вас.

Он уже снял с вешалки на стене халат и шел к раковине мыть руки.

— Если вы настаиваете, — спокойно сказал Гамильтон. — Нет ни малейшего сомнения, что это больше по вашей части.

Спустя несколько минут Шпеер был готов и наклонился, чтобы осмотреть ногу Келсоу. Он взглянул на сестру Марию Терезу.

— Правильно, сестра, теперь хлороформ. Я думаю, немного. Мы быстро управимся.

Галлахер с интересом наблюдал за ними из своего угла.

Савари не ощущал радости жизни, проходя по вымощенным булыжником улицам крепостного города в Гранвиле. Мало того, что переход от Джерси был тяжелейшим из-за тумана, так еще Галлахер поставил его в безвыходную ситуацию, которая ему совершенно не нравилась. Савари свернул на тихую площадь. Бар Софи располагался на дальней ее стороне. Сквозь жалюзи кое-где пробивался свет. Савари медленно и неохотно пересек площадь и вошел внутрь.

Жерар Крессон играл на пианино, сидя в инвалидном кресле. Это был маленький человечек с бледным напряженным лицом инвалида и черными волосами, почти достигавшими плеч. Он повредил позвоночник во время несчастного случая в доках, который произошел еще за два года до начала войны. Говорили, что он никогда не сможет больше ходить, даже на костылях.

По бару расхаживало с полдюжины посетителей, среди них было несколько моряков, которых Савари знал. Софи восседала на высоком стуле позади мраморной стойки и читала газету. У нее за спиной около зеркальной стены выстроились разноцветные бутылки. Ей было за тридцать. Свои черные волосы она укладывала в высокую прическу. Она имела темные глаза, желтоватое цыганское лицо и большой рот с ярко-красной помадой на губах. Савари казалась привлекательной ее грудь. Ему не приходилось видеть красивее. Но что толку? С ножом или бутылкой Софи становилась опасней динамита. В Гранвиле было несколько мужиков, чьи шрамы служили тому доказательством.

— А, Роберт, давненько тебя не было. Как дела?

— Могло быть хуже, но могло бы быть и лучше.

Пока она наливала Савари коньяк, он подтолкнул к ней письмо.

— Что это? — спросила Софи.

— Твой друг Галлахер с Джерси использует меня в качестве почтальона. Я не знаю, что в нем, и знать не хочу, но он ожидает получить ответ, когда я вернусь. Мы отходим завтра в полдень. Я забегу перед этим. — Он опрокинул коньяк и вышел.

Софи вышла из-за стойки и обратилась к одному из посетителей:

— Послушай, Марсель, присмотри за баром вместо меня.

Она подошла к мужу. Он прекратил играть и зажег сигарету.

— Что там такое?

— Давай пойдем и посмотрим.

Софи откатила его кресло от пианино, развернула, и протолкнула вдоль стойки к комнате позади помещения бара. Жерар Крессон прочитал письмо Галлахера сидя у стола и передал его Софи, лицо его помрачнело.

Софи быстро прочла письмо, взяла бутылку красного вина и наполнила два бокала.

— Теперь он действительно попал в переделку, наш друг генерал.

— И не он один.

В течение трех лет они вдвоем координировали движение сопротивления от Гранвиля до Авранш и Сен-Мало. Жерар обладал организаторскими способностями, а Софи была его правой рукой. Их тандему сопутствовала удача. Собственно только благодаря этому им и удавалось оставаться в деле так долго.

— Ты радируешь в Лондон?

— Конечно.

— Как ты думаешь, они не попросят нас попытаться вытащить этого янки с Джерси? — спросила Софи.

— Это затруднительно в любом случае, а в его состоянии вообще невозможно, — ответил Жерар, протягивая свой бокал за вином. — Конечно, есть довольно простое решение. Я вынужден думать, что при сложившихся обстоятельствах это наилучший выход для всех.

— Что ты имеешь в виду.

— Послать туда кого-нибудь перерезать ему горло.

Установилось молчание. Потом она сказала:

— Какая долгая война.

— Слишком долгая, — согласился он. — Отвези меня в кладовую, я пошлю радиограмму в Лондон.

Майор Шпеер отвернулся от умывальника, вытирая полотенцем руки. Сестра Бернадетта уже смешивала Парижскую гипсовую массу. Шпеер подошел к операционному столу и посмотрел на Келсоу, который еще не проснулся.

— Великолепная работа, — сказал Джордж Гамильтон.

— Да, должен признаться, я собой доволен. — Шпеер взял свою шинель. — Уверен, что с остальным вы справитесь. Я уже опаздываю на обед в офицерский клуб. Дайте мне знать, как пойдет восстановление, господин профессор. Генерал. — Он отсалютовал и вышел.

Гамильтон, стоявший глядя на Келсоу, вдруг ужасно устал, пока снимал перчатки и халат. Келсоу, начал слегка постанывать, приходя в себя, и неожиданно произнес мягко:

— Джанет, я тебя люблю.