Бен-Гур

– Обычно считают, – произнес он наконец, – что богатейший купец Антиохии должен иметь контору, сравнимую по размеру с его богатством. Но если вы будете искать его, то ступайте по течению реки вон до того моста. Под ним он и ютится в конуре, больше похожей на опору моста. Перед входом целая площадь, заваленная привезенными и увозимыми товарами. Стоящие у берега суда тоже принадлежат ему. Вы не ошибетесь.

– Весьма вам признателен.

– Да пребудет с вами мир, в котором почиют ваши отцы.

– И с вами тоже.

Поклонившись друг другу, путники расстались.

Два уличных носильщика, подхватив багаж Бен-Гура на пристани, ждали его указаний.

– В крепость, – кратко бросил тот.

Две громадные улицы, пересекаясь под прямым углом, делили город на кварталы. Любопытное и удивительное сооружение, называемое Нимфеум, возвышалось на одной из них, идущей с севера на юг. Когда носильщики вышли на эту улицу и повернули на юг, Бен-Гур, хотя и прибыл сюда из Рима, был поражен величественностью этого проспекта. По сторонам его высились дворцы, а между ними, насколько хватало взгляда, тянулась двойная колоннада, сложенная из мрамора. Под ней шли проходы, отдельные для пешеходов, животных и повозок. Колоннада тонула в тени, струи фонтанов смягчали палящую жару.

Но Бен-Гур не был настроен любоваться этим зрелищем. Мысли его постоянно возвращались к истории Симонидиса. Добравшись до Омфалуса – памятника из четырех арок во всю ширину улицы, воздвигнутого в свою собственную честь Эпифаном, восьмым царем из династии Селевкидов[39], он внезапно изменил свои планы.

– Я не пойду сегодня вечером в крепость, – сказал он, обращаясь к носильщикам. – Проводите меня в караван-сарай, ближайший к тому мосту, по которому проходит дорога в Селевкию.

Носильщики хорошо знали город, и через некоторое время он уже устраивался в караван-сарае – простом, но большом здании, находившемся на расстоянии броска камня от моста, под которым обосновался старый Селевкидис. Всю ночь Бен-Гур провел без сна на плоской крыше здания. В мозгу его билась одна-единственная мысль: «Наконец-то! Теперь я смогу узнать что-нибудь про свой дом, про мать и мою дорогую маленькую Тирцу. Если они живы, я обязательно их найду».

Глава 3 Претензии к Симонидису

Рано утром на следующий день, даже не осмотрев город, Бен-Гур отправился на поиски конторы Симонидиса. Через проход в городской стене с надвратной башней он вышел к причалам, тянувшимся вдоль реки. Вдоль них он добрался до моста Селевка, под которым и остановился, оглядываясь по сторонам.

Прямо под мостом располагалась купеческая контора – скорее конура, сложенная из необтесанного серого камня, без признаков какого-либо архитектурного стиля. Посторонний путешественник, глядя на эту контору, скорее описал бы ее как подпорку городской стены. Две громадные двери связывали ее с пристанью. Несколько дыр ближе к крыше, крест-накрест забитых досками, служили, видимо, в качестве окон. Из трещин в стенах росла густая трава, пятна мха тут и там выделялись на голом камне.

Двери были распахнуты настежь. Через одну из них посетители входили, через другую – только выходили. Все они явно спешили, озабоченность сквозила буквально в каждом их движении.

На пристани возвышались штабели товаров в самой разнообразной упаковке. Группы рабов, обнаженных по пояс, сновали вокруг них, как муравьи.

Под мостом у берега стоял целый флот галер, некоторые из них под погрузкой, другие – под выгрузкой. На мачтах развевались желтые флаги. Цепочки рабов, несущих товары, двигались навстречу друг другу с галер на пристань и с судна на судно. Выше по течению реки, за мостом сразу от уреза воды вздымалась городская стена, над которой были видны причудливые карнизы и башенки царского дворца. Но Бен-Гур едва обратил внимание на все это. Найдя указанное место, он еще отчаяннее мечтал узнать о судьбе своих родных – если, конечно, Симонидис и в самом деле был рабом его отца. Но захочет ли он признать эту связь? Это означало бы отказ от богатства и независимости в торговле, столь царственно признанных на пристани и на реке. Более того, такое признание имело бы для купца еще более значительное следствие – тем самым он бы прервал свою карьеру в самом ее расцвете и добровольно низвел бы себя снова до положения раба. Одна только мысль о подобном требовании была чудовищной наглостью. Попросту говоря, это значило заявить: «Ты мой раб, отдай мне все, что у тебя есть, и в придачу – себя».

Но все же Бен-Гур обрел в себе силы для предстоящего разговора, исходя из неколебимой веры в свою правоту и надежды, которая превосходила все в его сердце. Если услышанная им история – правда, Симонидис принадлежит ему целиком и полностью. Но богатство, дойди дело до суда, ему было совершенно безразлично. Направляясь к двери в контору, он уже сформулировал для себя требование, с которым обратится к купцу: «Пусть он только расскажет мне о матери и Тирце, и я расстанусь с ним с миром».

И он смело вошел в контору.