Бен-Гур

Еще не проделав половины пути по арене, он понял, что бросок Мессалы, если не будет столкновения и веревка упадет вовремя, даст ему место у стены; в том, что веревка упадет, он не сомневался; более того, внезапным озарением он постиг уверенность Мессалы, что веревка упадет именно в последний момент; более чем по-римски, если официальное лицо поможет соотечественнику, который не только очень популярен, но и так много поставил на успех. Не было другого объяснения той уверенности, с которой Мессала бросил коней вперед, когда остальные соперники придерживали свои четверки — никакого, кроме безумия.

Одно дело — видеть неизбежное, и другое — подчиниться ему. Бен-Гур на время уступил стену.

Веревка упала, и все четверки, кроме его, рванулись вперед, подгоняемые голосами и бичами. Он повернул направо и, пустив арабов в карьер, ринулся наперерез соперникам под таким углом, чтобы, затратив наименьшее время, получить наибольшее преимущество. Так что пока зрители содрогались от несчастья с афинянином, а сидонец, византиец и коринфянин употребляли все свое искусство, чтобы не запутаться в обломках, Бен-Гур обогнул свалку и вышел на дорожку голова в голову с Мессалой, хотя и слева от него. Поразительное искусство возничего, сменившего позицию с крайней левой на правую без заметного отставания, не ускользнуло от острых глаз скамей: по цирку прокатились раз и еще раз долгие аплодисменты. Тогда Эсфирь сжала руки в радостном удивлении; тогда Санбалат, улыбаясь, предложил свою сотню сестерциев, а потом еще раз, но не нашел ответа; тогда римляне начали сомневаться, решив, что Мессала встретил равного, если не лучшего, — в израильтянине!

И вот, разделяемые только узким зазором между колесницами, враги приближались ко второму пункту.

Пьедестал трех колонн с востока представлял собой полукруглую стену, которую точными параллелями огибали беговая дорожка и балкон. Выполнение этого поворота справедливо считалось одним из наиболее показательных испытаний возничего: именно его не выдержал Орест. Невольным выражением интереса зрителей послужила воцарившаяся над цирком тишина, в которой впервые с начала гонки отчетливо слышен был стук колесниц. Здесь, казалось, Мессала заметил Бен-Гура и узнал его; и тут же наглость римлянина выплеснулась совершенно неожиданным образом.

— Эрос умер, царствуй, Марс! — крикнул он, и умелая рука взметнула бич. — Эрос умер, царствуй, Марс! — повторил он и опустил на несущихся вперед арабов Бен-Гура удар, какого они еще не знали.

Удар видели все в цирке, и изумление было всеобщим. Тишина стала еще глубже, на скамьях за консулом даже самые отчаянные затаили дыхание, ожидая исхода. Это продолжалось всего мгновение: с балкона обрушился гром возмущенных криков.

Четверка в ужасе рванула вперед. До сих пор они не знали человеческой руки, кроме руки любящей; они росли в такой нежной заботе, что их доверие к человеку могло бы послужить уроком людям. Как могли поступить столь тонкие натуры при таком унижении, если не прыгнуть вперед, будто от самой смерти?

И они рванули, будто превратившись в сгусток бешенства, и колесница прыгнула вслед за ними. Безусловно, всяким опыт идет нам на пользу. Откуда у Бен-Гура большие руки и мощный захват, которые так помогли ему сейчас? Откуда, если не от весла, которое так часто приходилось вырывать из хищных волн? И что этот рывок колесницы по сравнению с вылетающей из-под ног палубой при таранных ударах? Он устоял на ногах, отпустил вожжи и успокаивающе заговорил с лошадьми, стараясь только вписать их в опасный поворот, и прежде, чем успокоились трибуны, сумел снова овладеть четверкой. И не только это: у первого пункта он снова был плечом к плечу с Мессалой, и теперь все, кроме римлян, болели за него. Столь ясно выражались чувства, столь отчаянным было их проявление, что Мессала, при всей своей наглости, почувствовал, что повторить трюк было бы небезопасно.

Пока колесницы огибали постамент, Эсфирь успела рассмотреть лицо Бен-Гура — чуть побледневшее, чуть выше поднятое, оно, впрочем, было спокойным и даже умиротворенным.

Тут же на западное табло взобрался человек и снял шар. На восточном табло стало меньше дельфином.

Так же исчезли второй шар и второй дельфин. Потом третьи. Сделано три круга, а Мессала по-прежнему удерживает внутреннюю позицию, по-прежнему Бен-Гур идет голова в голову с ним; по-прежнему остальные участники следуют за ними. Состязание становится похожим на двойную гонку, какие стали приобретать популярность в Риме в последнее правление: Мессала и Бен-Гур в первом, а Коринфянин, Сидонец и Византиец во втором старте. Тем временем служителям удалось вернуть зрителей на места, хотя шум не утихал.

На пятом круге сидонцу удалось занять позицию слева от Бен-Гура, тут же потерянную.

На шестой круг вышли в прежнем порядке. Постепенно скорость увеличивалась. Постепенно разогревалась кровь участников. Люди и животные, казалось, равно сознавали, что близится решающее напряжение сил, близится время победителю заявить о себе.