Белый ворон

Когда мы забрасывали его руки себе на плечи, он что-то бормотал, но не сопротивлялся. Как-то у нас получалось продвигаться. Действительно было под гору. Временами Гонсер сам переставлял ноги, но большую часть времени мы его волокли, останавливаясь через каждые полета метров. И наземь не опускали. Второй раз этот мешок мы бы не подняли. Мы плелись наискось по склону, чтобы достичь дна долины где-нибудь посередине, потому что церковь должна была стоять как раз там. Опять стало жарко. Василь упал один раз, я два. Это был поистине крестный путь, вот только для креста Гонсер был дрябловат. Луна висела над самой гранью леса, и было поистине чудом, что Бандурко сумел увидеть черный покосившийся силуэт колокольни, прежде чем наступила темнота. Мы пошли прямиком под гору и в последних лучах луны увидели черные кресты на кладбище рядом с церковью. Мы проволокли наш мешок через заросли терновника, что-то хлестнуло меня по лицу, двери не было, зияющий провал, а за ним темнота, мы спотыкались о какой-то хлам, и Василь чиркнул зажигалкой, чтобы найти вход в неф. Одна створка дверей висела на петлях. Мы за руки перетащили нашего друга через высокий порог и почувствовали под ногами твердую, утрамбованную землю. Василь спросил, есть ли у меня какая-нибудь бумага. Я вытащил из кармана рюкзака купленную в Гардлице карту и протянул ему, но он вышел с зажигалкой в сени, гремел там, что-то ломал и возвратился, надо думать, с досками, которые он разламывал сперва каблуком на земле, потом щепал руками, и только после этого взял У меня карту, смял и поджег. При свете занявшегося огонька я увидел, что он стоит на коленях и осторожно подкладывает в огонь мелкие щепочки. В конце концов пламя охватило трухлявую древесину.

Гонсер сидел на земле вытянув ноги и тер глаза. Когда огню уже не грозило погаснуть, Василь вышел в сени за очередной порцией дров. Он принес целую охапку досок, ломал их руками и устанавливал по-харцеровски пирамидкой. Все это он проделывал молча. Конструкция получилась точная и симметричная. Закончив, он переместился к нашему замерзшему другу.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. Жарко, холодно, даже не знаю, и слабость.

– Подвигай ступнями. Чувствуешь пальцы?

– Вроде да. Не могу сказать. Ноги болят.

Василь развязал Гонсеру ботинки и придвинул ступни к огню. Вытащил из рюкзаков спальники и закутал его, а под зад подсунул ком кальсон и свитеров. Мы присели вокруг костра. Я чувствовал на лице тепло, но его прикосновение было похоже на прикосновение мороза. Тьма отступала. Красные языки света то здесь, то там лизали стены, являя облезшие платы тонкой штукатурки, под которой видны были бревна. Возле стен еще сохранялись остатки прогнившего пола. Целым осталось только возвышение пресвитерия, закрытое с нашей стороны скелетом иконостаса. На нескольких колоннах сохранились следы золочения, но резьба крошилась, как песочное печенье. Прямоугольники, оставшиеся от вырванных икон, смотрели на нас, как окна сожженного дома. Но в двух окнах, расположенных, правда, на двухметровой высоте, сохранилось большинство небольших квадратных стекол. На потолке, высоко над нашими головами, маячили, окутанные дымом и тьмой, какие-то фигуры.

Я обшарил карманы, но сигарет не обнаружил. Василь подал мне пачку. Я взял сигарету. Она была влажная. Я поднес ее к огню и поворачивал в пальцах, пока она не обрела твердую, шуршащую консистенцию.

– Откуда у тебя «Популярные»? – поинтересовался я.

– Не знаю.

У сигареты был приятный острый вкус. Темный табак, без фильтра. Я сделал несколько затяжек и протянул сигарету Гонсеру. Он курил, глядя в огонь. У него было красное лицо. Он курил, пока охнарик не обжег ему пальцы. Гонсер поплотней закутался и оперся подбородком о колени. Василь снова вышел с зажигалкой в сени.

– У меня вроде есть фонарь, – сказал я, но Василь не вернулся, а стал бросать ломаные доски; он без труда откуда-то отрывал их и швырял одну за другой, пока не набралась порядочная куча. Только тогда он вернулся, подбросил в огонь, из кучи выбрал одну доску подлинней и пошире и положил в качестве сиденья. Я расстегнул молнию на куртке. Шарфа у меня не оказалось. Должно быть, я потерял его, а может, оставил там. Гонсер склонился набок. Глаза у него были закрыты.

– Давай фонарь, – сказал Василь.

Он опять вышел в свое дровяное эльдорадо и возвратился с двумя широченными досками. Они были синего цвета с желтой полосой по краю.

– Ему надо поспать. – Бандурко положил эти доски около огня, и мы, преодолев сопротивление Гонсера, упаковали его в два спальных мешка. Под голову ему мы положили кальсоны и ботинки. Свитер Василь надел на себя. Под курткой у него была только рубашка.

– А мы будем бодрствовать, – объявил он.

– Зачем? Чтобы нас не взяли во сне?

– Успокойся. Кому-то нужно подбрасывать дрова в костер. Если хочешь, спи. Мне чего-то неохота.

– Мне тоже. Посижу с тобой. – И мы тихонько засмеялись.

– Посиди, – ответил он.

– Жизнь или смерть, comandante,[33] так ведь?

– Si, senor. Vida о muerte.[34] И мы опять рассмеялись.

– Боишься?

Он протянул мне сигарету.