Белый Шанхай

Впрочем, я тоже потихоньку учусь выживать в Шанхае. В особо удачные дни, когда мне перепадает серебряная монета, я не трачу её сразу, а размениваю на медную мелочь. Потом ищу, в какой лавке получше курс, и, оббегав полгорода, вновь меняю медяки на серебро, но уж с доплатой центов в десять. Для меня это означает ужин – именно столько стоит порция лапши или орехов в сахаре. Но смотреть надо в оба: торговцы продают еду на вес и частенько добавляют в нее песок для тяжести.

Если день совсем неудачный, то я обхожусь парой соленых огурцов за семь копперов или иду к французским монашкам-благотворительницам: они дают суп тем, кто посещает мессу.

Точно так же живет весь безработный Шанхай, а если кто добывает больше доллара в день, так преступлением: кто квартиры грабит, кто гоняет мелких торговцев: «Платите, а то худо будет!»

2

В прокуренной гримерке такси-гёрл переодевались и красили губы и брови. Посторонний ничего бы не понял из их разговоров, но Ада уже начала разбираться в местном жаргоне.

Самых лучших клиентов – молодых, веселых и богатых – девушки называли «ящерами», некрасивых богачей – «золотыми жилами», а себя – «старательницами». Скучный мужчина, не умеющий танцевать, – это «огурец»; мужчина без средств – «ложная тревога». «Слесарь» – это тот, кто подкладывает в карман железки, чтобы они звенели и все думали, будто у него много серебра.

– Слыхали, Марта приказала гардеробщику убирать под замок мое пальто, чтобы я не убегала раньше времени с «золотыми жилами»! – возмущалась черноглазая Бэтти, красивая и буйная королева «Гаваны».

Ада украдкой любовалась ею: алые губы, красное платье с разрезом чуть ли не до середины бедра – ни стыда ни совести. Сама Бэтти не обращала на Аду внимания. Лишь однажды она вырвала у нее папиросу: «Брось каку! Мала ещё!» А сама говорила, что курение – лучшее средство от ангины.

В гримерку сунулся управляющий, и девушки завизжали, прикрываясь.

– Эй ты, русская, тебя хозяйка зовет! – бросил он равнодушно.

Марта сидела наверху в маленьком кабинете, украшенном расписными тарелками с видами Парижа, Вены и Флоренции, – она их собирала.

– Садись, – велела она, показав Аде на обитое парчой кресло. – Из муниципалитета опять прислали бумагу: хотят, чтобы я представила списки работающих в заведении. Как пишется твое полное имя?

Ада продиктовала.

– Национальность?

– Я американка.

Ада уже три раза ходила в консульство США, надеясь выправить себе бумаги, но злой морской пехотинец не пускал её внутрь:

– Паспорт есть? Нет? Ну и проваливай!

– Но у меня папа из Техаса! – настаивала Ада. – И тетя Клэр!

– Проваливай!

В графе «национальность» Марта написала «русская».

– Замужем? Скажем, что да.

– Мы с Климом просто снимаем комнату на двоих!

– Не имеет значения. Иди работай.

Ада медленно побрела вниз по лестнице.

В целом свете у нее не было никого, кроме Клима, и ей хотелось, чтобы их отношения были понятны и ей самой, и окружающим. Но на деле выходило черт-те что: она жила в одной комнате с мужчиной, который был старше её на восемнадцать лет и не являлся ни её супругом, ни родственником.

Клим провожал и встречал Аду, заботился о ней, смешил и учил жонглировать – и это умение помогло ей заработать немало чаевых. Но при этом он держался так, будто они были всего лишь добрыми приятелями.

Один раз Клим предложил Аде перебраться в детский дом, где жили русские девочки:

– Там тебя хоть вышивать научат. А в «Гаване» ты каждый день пьешь и табачищем дышишь…

– Сами меня туда привели! – огрызнулась Ада. её оскорбляла мысль о том, что Клим хочет от нее отделаться.

В «Гаване» её приучили ценить в себе женщину, и она переняла у такси-гёрл их манеру соблазнять каждого встречного-поперечного. Но, несмотря на все усилия, Клим Аде не поддавался.

Иногда она специально начинала переодеваться при нем и ждала, что он скажет. Клим вздыхал и молча выходил в коридор. Ада злилась: чего он строит из себя? Он считает, что она его недостойна?

Уже из принципа Ада решила, что добьется своего. Однажды, когда он спал, она легла рядом с ним и, немея от собственной дерзости и распутства, положила руку ему на бедро.

Клим мгновенно проснулся и спихнул Аду на пол.

– Вы что, сдурели?! – завопила она, потирая ушибленный локоть.

Сев на постели, он скрестил руки на груди.

– Ада, прекрати! Ты же возненавидишь меня…

– Я и так вас ненавижу! – перебила Ада и заплакала. – Вы меня не любите!

– Дурочка, тебе ещё замуж выходить!

Самое обидное: в «Гаване» все считали Клима её любовником, и такси-гёрл то и дело поддразнивали Аду из-за этого. Как-то раз они заперли гримерку на ключ и прямо при ней начали обсуждать, кто как предохраняется от беременности – специально чтобы научить её уму-разуму.

– Ни один мужчина презервативов не любит, потому что резинки грубые и всё время рвутся, – говорила белокурая Аннетта. – Твой Клим сто причин придумает, лишь бы ничего не использовать.

Другие такси-гёрл согласно кивали:

– Женщина всецело зависит от своего любовника. Ему-то что? Отряхнулся и побежал, а тебе аборт делать. Лучший способ – это сразу после этого дела подмываться уксусной водой.