Белый раб

Жалованье Касси, к которому мистер Кертис самым добросовестным образом присчитывал ещё какие-то проценты, в конце концов составило довольно значительную сумму, давшую ей возможность приобрести в предместье маленький домик. Касси перебралась туда незадолго до того, как мистер Кертис должен был уехать на Север, чтобы поправлять своё здоровье.

По словам Касси, до этих пор всё шло хорошо, и она считала, что провидение к ней особенно благосклонно; для счастья её не хватало только, чтобы сбылась давняя надежда, которую она лелеяла, — разыскать меня. Но это удивительно долго длившееся благополучие было нарушено неожиданным и очень страшным событием.

Пришло сообщение о том, что мистер Кертис, уехавший в Бостон по делам и плывший на пароходе вверх по Огайо, был тяжело ранен при взрыве парового котла. Несколько дней спустя стало известно, что он скончался. Случилось это всего несколько недель тому назад. Как раз к этому времени Монтгомери начал в Нью-Йорке производить самостоятельные деловые операции. Элиза же всё ещё находилась в бостонском пансионе. Это была красивая и хорошо сложенная девушка с глубокими тёмными глазами, длинными чёрными волосами и смуглой кожей; она была совсем не похожа на местных красавиц — светлых, белокурых, голубоглазых. Движения её были изящны и грациозны, что очень редко можно встретить в Новой Англии, где все неуклюжи, и в манерах её была непринуждённость и живость вольной птицы, без всякой примеси той чисто мужской грубости и той тяжеловатой самонадеянности, которая так портит бостонских женщин. Должен только сказать, что все эти критические замечания на их счёт идут от самой Элизы, и за правильность их я не отвечаю.

Её всегда считали единственной дочерью богача Кертиса — крупного новоорлеанского негоцианта — и его законной жены, испанской креолки, умершей вскоре после рождения девочки. А так как она была хороша собой и а ней видели богатую невесту, а в будущем — наследницу большого состоянии, её принимали там в лучшем обществе и ей даже делали предложении молотые люди из аристократических семейств Бостона. Но к ухаживаниям этим Элина оставалась холодна: с самого раннего детства сердце её безраздельно принадлежало Монтгомери.

Узнав о несчастье, случившемся с братом, Агриппа Кертис тут же выехал в Питтсбург, куда был перевезён раненый; недели через четыре он вернулся оттуда и привёз известие о его смерти.

В то время, когда Элиза узнала эту печальную новость и со всем отчаянием предавалась своему безутешному горю, что было вполне естественно для её возраста и для её натуры, она вдруг заметила, что её недавние близкие подруги как будто совсем её не замечают и ни одна из них к ней не подходит. Пока она спрашивала себя, что бы это могло означать, она вдруг получила записку от своего учителя с уведомлением о том, что оставаться далее в пансионе ей не разрешают. По-видимому, там уже распространился слух, что в жилах Элизы течёт африканская кровь, что она не является законной дочерью мистера Кертиса и его наследницей, а всего-навсего дочь невольницы.

Возмущение матерей недавних подруг Элизы не знало границ. Особенно неистовствовала дочь одного вечно пьяного торговца сальными свечами, которая вышла йотом замуж за владельца небольшого бакалейного магазина и винной лавки; муж её занимался тем, что гнал спирт, и, составив себе на этом большое состояние, купил себе дом на Бикон-стрит. А так как он, равно как и его супруга, отличался энергией и предприимчивостью, он с помощью денег вскоре сумел создать ей привилегированное положение в светских кругах Бостона. Эта новоявленная аристократка считала страшным для себя позором — и она нашла себе много сочувствующих, — что их, представителей лучших семей, так жестоко оскорбили тем, что в пансион, где учились их дочери, девушки благородной крови, поместили эту цветную девку. Есть же ведь специальная школа для цветных на Белкэп-стрит, так почему же её не отвели туда? Этой характеристике миссис Хайфлайер — так звали эту тонную бостонскую даму — я также обязан Элизе, а надо признаться, что она большая плутовка: она отлично умеет копировать манеры и голоса людей и очень смешно их передразнивает.

Ни один человек, по-видимому, так не сочувствовал миссис Хайфлайер, как мистер Агриппа Кертис, хоть кто-кто, а он прекрасно знал происхождение Элизы; он ведь сам ввёл её в высшее бостонское общество и поместил в эту школу для благородных девиц. Он заявил, что его отношение к покойному брату, наследником которого он себя считает, не позволяет ему высказать откровенно всё, что он думает насчёт его странного желания ввести простую девку в высшие круги общества и в самые лучшие семьи Бостона. Дело в том, что брат во многих отношениях был человеком чудаковатым, а для него лично эти чудачества совершенно непонятны. Когда же Элиза обратилась к нему за помощью и за советом, он позволил себе даже выгнать её из дома, как обманщицу и самозванку.