Белый раб

На это мой хозяин хладнокровно заявил, что готов за своё поведение отвечать перед любым законным органом власти, но что Комитет бдительности он таким органом не признает.

— Что же касается джентльмена, присутствующего здесь, — добавил он, — то, принимая во внимание, что я занимаю должность мирового судьи, я немедленно подпишу приказ об его аресте, если вы предъявите мне какие-либо доказательства совершенного им преступления. Но без предъявления формального обвинения и без законного приказа об аресте я не допущу, чтобы его потревожили в моём доме.

Единственным основанием для подозрений против меня послужил факт, что я осмелился в такое беспокойное время проехать через весь округ и ни разу не предъявил своих документов. Мой хозяин, однако, нашёл, что этого обстоятельства ещё недостаточно для того, чтобы издавать приказ об аресте. И посланцы Комитета бдительности удалились в ярости, угрожая, что скоро вернутся с подкреплением и заберут нас обоих силой. Вместе с тем они ясно дали нам понять, что такое сопротивление власти в лице Комитета бдительности уже само по себе доказывает наше несомненное участие в заговоре и что нас, безусловно, ждёт виселица. Они добавили к этому, что шестеро белых и восемнадцать негров уже повешены, арестовано же ещё больше.

Как только посланцы комитета скрылись с глаз, мой хозяин, не обращая внимания на выражения благодарности, с которыми я обратился к нему, приказал оседлать двух лошадей.

— Я хотел бы защитить вас, — сказал он, — мне, вероятно, предстоит выдержать здесь осаду, но, если меня даже и заставят сдаться, у меня много друзей и знакомых, и я не сомневаюсь, что они вступятся за меня. Для вас же оставаться здесь рискованно. Ваша лошадь, вероятно, выбилась из сил, поэтому я отошлю её обратно в Виксбург, а вам дам другую. Мой негр Самбо вас проводит. Он хорошо знает местность и, надо полагать, благополучно доставит вас к берегам Миссисипи, куда вам лучше всего отправиться кратчайшим путём. Садитесь там на любой пароход и поезжайте хоть вверх, хоть вниз — это всё равно — только воздержитесь от всяких новых поездок по нашей стране, во всяком случае в настоящее время.

Сказано — сделано. Через четверть часа я уже был в пути и скакал всю ночь, сопровождаемый Самбо, который оказался опытным проводником. Мы выбирали самые уединённые тропинки, перебираясь вброд через небольшие ручейки и речки, пересекали болота. К утру мы добрались до заброшенного дровяного склада, расположенного на берегу реки: здесь останавливались пароходы для пополнения запаса топлива. Вскоре появился пароход, который шёл в Новый Орлеан. По нашему сигналу судно замедлило ход, и спущенная с него лодка доставила нас на борт.

Несколько дней спустя, пробегая газету, я узнал, что на мистера Хупера — так звали моего великодушного хозяина — было произведено нападение. Он забаррикадировал все окна и двери, завернул в перину своего маленького ребёнка и, не желая рисковать своими рабами, подставив их под удар, защищался один. Ему удалось довольно долго не подпускать противников на близкое расстояние, и он тяжело ранил одного из них. В конце концов, однако, он сам был ранен в плечо и вынужден был уступить силе, так как не мог уже ни стрелять, ни зарядить ружьё. Его дело, разбиравшееся в Комитете бдительности, как я узнал впоследствии, послужило поводом к бурным дебатам, но так как у мистера Хупера были многочисленные влиятельные связи, комитет не решился принять против него слишком крутые меры.

Глава пятьдесят пятая

Царившее в стране волнение помешало мне лично навестить мистера Томаса. Я написал ему и ожидал ответа. И вот однажды, когда я шёл по одной из главных улиц Нового Орлеана, мне вдруг вздумалось зайти на большой рынок, где происходила продажа невольников.

Аукционист восхвалял достоинства мастеровых и рабочих с какой-то плантации. На помосте в эту минуту стоял кузнец — по словам аукциониста, первоклассный мастер, который все последние пять лет приносил хозяину по двадцать долларов в месяц чистого дохода. Цена на кузнеца уже дошла до полутора тысяч долларов. Внезапно разнёсся слух, что этот раб успел уже из заработанных им денег внести хозяину эту сумму в качестве выкупа. Хозяин его — уроженец Бостона, поселившийся потом в Новом Орлеане, спокойно положил деньги себе в карман, а кузнеца отправил в аукционный зал на продажу. Слух этот несколько охладил пыл торгующихся, которые решили, что пострадавший от вероломства раб может решиться на побег. Аукционист утверждал, что это всё одна выдумка, но когда ему предложили здесь же допросить кузнеца, он отказался, с любезной улыбкой ссылаясь на то, что показания раба против хозяина не считаются действительными.

Внимание моё между тем привлекла группа женщин-невольниц, по-видимому также принадлежащих к «первому классу». Большинство из них были почти белые. Внешность одной женщины меня поразила, и я не мог оторвать от неё взгляда.