Белый раб

Когда стало светать, Касси, как и накануне, укрылась в густой заросли кустарника и дождалась там вечера, когда можно было двинуться дальше.

Так шла она четыре дня или, вернее, четыре ночи. Все запасы ее к этому времени иссякли. Она брела, не зная точно куда, и надежда добраться до Балтиморы, вначале придававшая ей силу, теперь почти угасла. Она не знала, что предпринять. Двигаться дальше без всякой поддержки было невозможно. Хоть у нее и были кое-какие шансы сойти за свободную женщину, все же стоит ей попытаться достать кое-какую пищу или поискать проводника, как внимание тех, к кому она обратится, привлечет и смугловатый оттенок ее кожи и то, что она путешествует одна. Возникнет подозрение, что она беглая, ее задержат, посадят в тюрьму и будут держать до тех пор, пока подозрения не подтвердятся.

Уже пятую ночь Касси была в пути. Истощенная голодом и усталостью, она медленно продвигалась вперед, размышляя о горькой своей судьбе, как вдруг дорога, круто спускаясь с холма, привела ее на берег широкой реки. Моста не было видно, но у самого берега стоял паром, и тут же на берегу виднелся домик паромщика, служивший, видимо, и таверной. Касси на мгновение заколебалась: она не могла перебраться на противоположный берег, не позвав паромощиков или не подождав, пока они покажутся, а это значило подвергнуться опасности быть возвращенной на плантацию. Для нее это было страшнее всего. Но не менее опасно было и вернуться назад в поисках другой дороги. Любая дорога могла вывести ее к берегу реки. Двигаться дальше без пищи было невозможно, и ей все равно не избежать было необходимости обратиться к кому-нибудь за помощью и пойти на тот риск, которого она так старалась избежать.

Касси уселась на краю дороги, решив дождаться утра и тогда уже рискнуть всем. Около дома раскинулось маисовое поле. Золотистые початки покачивались на тонких стеблях. У нее не было огня, да и нечем было разжечь его; неспелые зерна, вкусом напоминавшие сладковатое молоко, помогли ей утолить голод.

Она выбрала место, откуда могла наблюдать за всяким движением возле домика паромщика. Едва начало светать, как дверь дома распахнулась, и на пороге показался какой-то мужчина. Это был негр. Она смело направилась к нему и сказала, что очень торопится и ей необходимо немедленно переправиться на противоположный берег.

Паромщик удивился, увидев одинокую путешественницу, да еще в такой ранний час.

Но поглядев на нее и немного подумав, он пришел к заключению, что ему представляется возможность честным путем заработать немного денег. Пробормотав довольно невнятно, что еще очень рано, а паром начинает ходить только после восхода солнца, он неожиданно предложил перевезти ее за полдоллара на лодке. Она не задумываясь согласилась.

Они уселись в лодку, и паромщик взялся за весло. Касси сидела, не решаясь ни о чем спросить, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не выдать себя. Видя, что ей не хочется говорить, паромщик не стал беспокоить ее расспросами.

Переехав на ту сторону реки, Касси поднялась на берег и прошла еще две мили. Когда окончательно рассвело, она снова укрылась в кустах.

Ночью она опять двинулась дальше, хотя совсем ослабела от голода. Башмаки ее порвались, ноги распухли и страшно болели. Вероятно, она шла не по большой дороге, а по какой-то проселочной, вившейся по заброшенным, пустынным полям. Дорога казалась безлюдной; за всю ночь ей навстречу не попалось ни одного человека; не видно было и никакого жилья.

Напрягая последние силы, она все же продолжала тащиться вперед, хотя мужество покинуло ее и она совсем пала духом и обессилела.

Начинало светать, но несчастная женщина уже не попыталась спрятаться, как делала это в предыдущие дни. Она продолжала итти, в надежде наткнуться на какое-нибудь человеческое жилье. Она была так измучена, что готовилась уже рискнуть своей свободой и даже тем, что ее отправят обратно в Спринг-Медоу и она вынуждена будет покориться тому ужасному, что заставило ее бежать… Все сейчас казалось ей лучше, чем умереть от голода и усталости.

Печально, что самые благородные душевные порывы так часто вынуждены бывают подчиниться низменным потребностям нашей человеческой природы. Жалкий страх смерти - страх, которым так умело пользуются тираны, - заставляет подчас человека с божественных высот героизма опускаться до унизительной покорности раба…

Касси прошла еще немного вперед, как вдруг заметила у края дороги небольшой и очень неказистый домик. Это была невысокая бревенчатая постройка, почерневшая от времени и кое-где грозившая разрушением. В трех маленьких оконцах похватало доброй половины стекол, и отверстия были заткнуты старыми шляпами, тряпками и обломками досок. Дверь, казалось, вот-вот сорвется с петель. Двор не был огорожен, если не считать изгородью густую поросль сорных трав, охвативших его со всех сторон. Все в целом создавало впечатление запущенности и неряшливости.

Касси постучалась, и женский грубый голос предложил ей войти.